любопытный факт из естественной истории. В течение многих веков тигр был властелином джунглей и наводил страх на менее крупных зверей, в том числе и на волка. Волк — сам охотник, и в конце концов ему надоело, что за ним охотятся. Он стал объединяться с другими волками, и для самозащиты волки образовали стаи. Вскоре они убедились в силе стаи и пристрастились к охоте на тигра, что имело для него роковые последствия. Вам следовало бы изучить Бюффона[25], господин де Ледигьер.
— Полагаю, сегодня я достаточно подробно изучил буффона[26] , — усмехаясь, ответил де Ледигьер, крайне довольный своим каламбуром. Если бы не желание блеснуть остроумием, он, возможно, вообще не удостоил бы молодого человека ответом. — И, должен признаться, я вас не понимаю.
— Поймёте, господин де Ледигьер. Очень скоро поймёте, — пообещал Андре-Луи и вышел.
Глава VII. ВЕТЕР
Андре-Луи сломал копьё в неравном поединке с ветряной мельницей — образ, подсказанный господином де Керкадью, не выходил у него из головы — и понимал, что уцелел только по счастливой случайности. Оставался ветер, точнее — ураган. Благодаря событиям в Рене — отголоскам более серьёзных событий в Нанте — ветер этот задул в благоприятном для молодого адвоката направлении.
Андре-Луи бодро зашагал к Королевской площади, то есть туда, где собралось больше всего народа и где, как он рассудил, находились сердце и мозг волнений, охвативших город.
Возбуждение, царившее на площади, когда он покинул её, не шло ни в какое сравнение с тем, что он застал по возвращении. Тогда хоть и с трудом, но удавалось расслышать голос оратора, который с постамента статуи Людовика XV обличал первое и второе сословия. Сейчас же воздух дрожал от гневных криков толпы. То тут, то там люди пускали в ход трости и кулаки; повсюду бушевали яростные страсти; и жандармы, посланные королевским прокурором для восстановления порядка и поддержания спокойствия, походили на жалкие и беспомощные обломки кораблекрушения, раскиданные бурным людским океаном.
Со всех сторон неслись крики: «Во дворец! Во дворец! Долой убийц! Долой дворян! Во дворец!»
Ремесленник, который в давке оказался плечом к плечу с Андре-Луи, объяснил ему, что привело народ в такое возбуждение:
— Они застрелили его. Его тело лежит у подножия статуи. Ещё одного студента час назад убили там, где строится собор. Чёрт возьми! Не мытьём, так катаньем, но они добьются своего! — Голос ремесленника дрожат от ярости. — Они ни перед чем не остановятся. Если им не удастся запугать нас, то они перебьют всех поодиночке! Они во что бы то ни стало решили провести Штаты Бретани по-своему, принимая в расчёт только свои интересы.
Ремесленник продолжал говорить, но Андре-Луи отвернулся от него и нырнул в поглотившее его людское море.
Он добрался до места, где лежал убитый юноша и рядом с трупом стояло несколько испуганных, растерянных студентов.
— Как! Вы здесь, Моро? — произнёс чей-то голос.
Андре-Луи огляделся и увидел, что на него с явным неодобрением смотрит худощавый смуглый человек чуть старше тридцати, с волевым ртом и самоуверенно вздёрнутым носом. Это был Ле Шапелье[27], ренский адвокат, влиятельный член литературного салона города, неиссякаемый источник революционных идей и обладатель исключительного дара красноречия.
— Ах, это вы, Шапелье! Почему вы не обратились к ним с речью? Почему не говорите, что делать? Давайте, давайте, старина!
И Андре-Луи показал на пьедестал статуи. Тёмные беспокойные глаза Ле Шапелье подозрительно рассматривали бесстрастное лицо, ища в нём скрытую иронию. Эти два человека придерживались крайне противоположных политических взглядов, и, как бы подозрительно ни относились к Андре-Луи его коллеги из ренского литературного салона, их недоверчивость не шла ни в какое сравнение с недоверчивостью и подозрительностью Ле Шапелье. И если бы энергичный республиканец одержал верх над семинаристом де Вильмореном, то Андре-Луи давно исключили бы из общества интеллектуальной молодёжи Рена, членов которого он выводил из себя вечными насмешками над их идеями. Поэтому Ле Шапелье в предложении Андре-Луи заподозрил насмешку, даже не найдя в его лице ни малейшего намёка на иронию. По опыту он знал, что мысли и чувства Андре-Луи далеко не всегда отражаются на его лице.
— Наши взгляды на сей счёт едва ли совпадают, — ответил он.
— Разве здесь может быть два мнения? — спросил Андре-Луи.
— Когда мы рядом, всегда существует два мнения, Моро, тем более сейчас, когда вы являетесь представителем дворянина. Вы видите, что наделали ваши друзья, и, без сомнения, одобряете их методы.
Ле Шапелье был холодно-враждебен.
Андре-Луи спокойно посмотрел на своего коллегу.
Мог ли Шапелье догадаться о намерениях своего неизменного оппонента в теоретических спорах?
— Если вы не скажете им, что надо делать, это сделаю я.
— Чёрт возьми! Если вы хотите получить пулю, я не стану вас удерживать. Возможно, она поможет сравнять счёт.
Не успел он произнести эти слова, как тут же пожалел о них: словно приняв вызов, Андре-Луи вскочил на пьедестал. Ле Шапелье, боясь, что Андре-Луи, публично объявленный представителем привилегированных сословий, намерен произнести речь в их поддержку — ничего другого он не мог себе представить, — схватил его за ногу и попытался стащить вниз.
— О нет! Спускайтесь, глупец! — кричал он. — Вы думаете, мы позволим вам всё испортить шутовскими выходками? Спускайтесь!
Ухватившись за ногу бронзового коня, Андре-Луи удержал позицию, и его звонкий голос, подобно призывному горну, грянул над бурлящей толпой:
— Граждане Рена, Родина в опасности!
Эффект был поразительным. По людскому морю прошла лёгкая зыбь, лица обратились вверх, шум стих. Все молча смотрели на стройного молодого человека со съехавшим на сторону шейным платком, с длинными развевающимися на ветру чёрными волосами, бледным лицом и горящими глазами.
Когда Андре-Луи понял, что в мгновение ока овладел толпой и покорил её смелостью обращённых к ней слов, его охватило чувство торжества.
Даже Ле Шапелье, который всё ещё сжимал колено молодого человека, перестал тянуть его вниз. Реформатор по-прежнему был уверен в намерениях Андре-Луи, но и его этот призыв привёл в замешательство.
Медленно, внушительно начал свою речь молодой адвокат из Гаврийяка, и голос его долетал до самых дальних концов площади.
— Содрогаясь от ужаса перед содеянным здесь, взываю я к вам. На ваших глазах совершено убийство — убийство того, кто, движимый истинным благородством, не думая о себе, поднял голос против беззакония. Страшась этого голоса, боясь правды, как твари подземные боятся солнца, наши угнетатели подослали своих агентов, чтобы они заставили его навсегда замолкнуть.
Ле Шапелье наконец выпустил колено Андре-Луи и в полнейшем изумлении смотрел на него снизу вверх. Казалось, Моро не шутит, впервые говорит серьёзно и впервые на стороне истины. Что на него нашло?
— Чего, как не убийства, можно ждать от убийц? История, которую я расскажу вам, подтвердит, что то, чему вы были сегодня свидетелями, далеко не ново, и вы увидите, с кем надо вести борьбу. Вчера…
Но здесь ему пришлось прерваться. Шагах в двадцати от него в толпе громко крикнули:
— Ещё один из той же компании!
