— Сударыня, не могли бы мы поговорить наедине? — спросил Андре-Луи.
Она отослала лакея, и дверь за ним закрылась. Она ждала, чтобы он объяснил свой визит в столь необычное время.
— Руган не смог вернуться, — коротко пояснил он. — По просьбе господина де Керкадью вместо него приехал я.
— Вы! Вас прислали спасти нас! — Нота изумления в её голосе звучала сильнее, чем облегчение.
— Да, а также для того, чтобы познакомиться с вами, сударыня.
— Познакомиться со мной? Что вы хотите этим сказать, Андре-Луи?
— В этом письме господина де Керкадью сказано всё.
Заинтригованная его странными словами и ещё более странным поведением, она взяла сложенный лист, дрожащими руками сломала печать и поднесла письмо к свету. Она читала, и глаза её стали тревожными. Наконец она застонала и бросила взгляд, исполненный ужаса, на молодого человека, сильного и стройного, который стоял перед ней с таким бесстрастным видом. Она попыталась читать дальше, но не смогла: неразборчивые буквы господина де Керкадью плыли перед глазами. Да и какое это имело значение? Она прочла достаточно. Листок затрепетал в её руках и упал на стол. Лицо у неё стало белее мела. С невыразимой грустью смотрела она на Андре-Луи.
— Итак, вы знаете всё, дитя моё? — Её голос перешёл на шёпот.
— Знаю, матушка.
Она вскрикнула при этом новом для неё слове, и от неё ускользнула тонкая насмешка, смешанная с упрёком, с которой это слово было произнесено. Для неё время остановилось. Она совершенно забыла о гибели, которая грозила ей как жене тайного агента, и обо всём остальном — её сознание заполнила лишь одна мысль, что она стоит перед своим сыном, рождённым от адюльтера, в тайне и стыде, в далёкой бретонской деревне двадцать восемь лет тому назад. В этот момент ей даже не пришло в голову, что секрет её раскрыт и могут быть последствия.
Она сделала один-два неверных шага и открыла объятия. Рыдания душили её.
— Вы не подойдёте ко мне, Андре-Луи?
С минуту он стоял, колеблясь, потрясённый этим призывом и чуть ли не рассерженный тем, что сердце его откликнулось вопреки разуму. Горькое чувство, которое испытывали они оба, было странным и нереальным, однако он подошёл, и её руки обняли его, а мокрая щека прижалась к его щеке.
— О Андре-Луи, дитя моё, если бы вы только знали, как я мечтала вот так прижать вас! Если бы вы знали, как я страдала, отказывая себе в этом! Керкадью не должен был вам говорить — даже сейчас. Он должен был молчать ради вас и предоставить меня моей судьбе. И однако сейчас, когда я могу вот так обнять вас и услышать, как вы называете меня матушкой, — о Андре-Луи, я рада, что так случилось. Сейчас я ни о чём не жалею.
— А стоит ли беспокоиться, сударыня? — спросил Андре-Луи, стоицизм которого был сильно поколеблен. — Ни к чему поверять нашу тайну другим. Сегодня мы — мать и сын, а завтра вернёмся на свои места и всё забудем — по крайней мере внешне.
— Забудем? У вас нет сердца, Андре-Луи?
Её вопрос странным образом воскресил его актёрский взгляд на жизнь, который он считал истинной философией. Он также вспомнил о предстоящих испытаниях и понял, что должен овладеть собой и помочь ей сделать то же самое, иначе они погибли.
— Этот вопрос так часто предлагался мне на рассмотрение, что, должно быть, в нём содержится истина, — сказал он. — Ну что же, в этом следует винить моё воспитание.
Она ещё сильнее обхватила его за шею, как будто он попытался высвободиться из объятий.
— Вы не вините меня в своём воспитании? Теперь, когда вы знаете всё, вы не можете обвинять меня! Вы должны быть милосердны! Вы должны простить меня. Должны! У меня не было выбора.
— Когда мы знаем всё о чём бы то ни было, мы не можем не простить. Это глубочайшая религиозная истина. Фактически в ней заключена вся религия — самая благородная религия, какой когда-либо руководствовался человек. Я говорю это вам в утешение, матушка.
Она отскочила от него с испуганным возгласом: за ним в сумраке у двери мерцала призрачная белая фигура. Она приблизилась к свету и превратилась в Алину, которая явилась по просьбе графини, переданной Жаком. Войдя незамеченной, она увидела Андре-Луи в объятиях женщины, которую тот назвал матушкой. Алина сразу же узнала его по голосу. Она вряд ли могла бы сказать, что больше поразило её: появление Андре-Луи или то, что она случайно подслушала.
— Вы слышали, Алина? — воскликнула госпожа де Плугастель.
— Да, сударыня, невольно. Вы посылали за мной. Простите, если я… — Она остановилась и долго с любопытством смотрела на Андре-Луи. Девушка была бледна, но совершенно спокойна. — Итак, наконец вы пришли, Андре, — сказала она, протянув ему руку. — Вы могли бы прийти раньше.
— Я прихожу, когда нужен, — ответил он, — ибо только в такое время можно быть уверенным, что тебя примут. — Он сказал это с горечью и, наклонившись, поцеловал ей руку.
— Надеюсь, вы можете простить мне прошлое, так как мне не удалось достичь своей цели, — сказал он мягко. — Я не могу притворяться, что неудача была намеренной, — это не так. Однако, кажется, моё невезение не принесло вам удачи: вы ещё не замужем.
— Есть вещи, которых вам никогда не понять, — холодно ответила Алина.
— Например, жизнь, — согласился он. — Сознаюсь, что порой она ставит в тупик. Те самые объяснения, которые должны бы упрощать её, только усложняют дело. — И он взглянул на госпожу де Плугастель.
— Полагаю, вы хотите этим что-то сказать.
— Алина! — заговорила графиня. Она знала, как опасны полуправды. — Уверена, что могу довериться вам и что Андре-Луи не станет возражать. — Она взяла письмо, чтобы показать Алине, предварительно испросив взглядом согласия Андре-Луи.
— Ну конечно, сударыня. Это исключительно ваше дело.
Алина переводила встревоженный взгляд с одного на другого, не решаясь взять письмо. Прочитав его до конца, она положила его на стол и стояла, в задумчивости склонив голову. Потом она подбежала к графине и обняла её.
— Алина! — Это был радостный крик удивления. — Вы совсем не питаете ко мне отвращения!
— Моя дорогая! — сказала Алина и поцеловала залитое слезами лицо, которое, казалось, за эти несколько последних часов постарело на целые годы.
Андре-Луи, изо всех сил старавшийся не поддаваться чувствительности, заговорил голосом Скарамуша:
— Сударыня, было бы неплохо отложить все порывы чувств до тех пор, пока им можно будет предаться в более подходящее время и в более безопасном месте. Уже поздно. Если мы хотим убраться подальше от этой бойни, разумнее было бы, не задерживаясь, отправиться в путь.
Средство подействовало безотказно: дамы сразу же вспомнили, как обстоят дела, и отправились собираться.
Их не было около четверти часа, и он в одиночестве шагал по длинной комнате, причём нетерпение его умерялось лишь полной неразберихой в мыслях. Когда они наконец вернулись, с ними был высокий мужчина в обтрёпанном пальто с широкими полами и шляпе с загнутыми вниз полями. Он остановился в тени у двери.
Так было условлено заранее, когда Алина предупредила графиню, что Андре-Луи испытывает непримиримую вражду к маркизу и исключено, чтобы он пальцем пошевелил ради спасения последнего.
Надо сказать, что, несмотря на близкую дружбу, связывавшую господина де Керкадью и его племянницу с госпожой де Плугастель, графиня была посвящена не во все их дела. Так, она была в неведении относительно предполагаемого брака Алины с маркизом де Латур д'Азиром. Алина никогда не говорила об этом, да и господин де Керкадью не касался этой темы с приезда в Медон, поняв, что этим планам не суждено осуществиться.
Волнение господина де Латур д'Азира в то утро, когда после дуэли он увидел Алину в обмороке в
