Б: Остался только Мишка Россовский и за неделю до того приведенный барабанщик Сараев.
Т: Но Мишку абсолютно такая же ситуация настигла через пять лет, в 1993 году. Кстати, а как же он тогда смог остаться, ведь ушли все его друзья, я бы даже сказал – все близкие друзья.
Б: Это я не буду комментировать. Это его личное дело, спроси у него сам. Я к Мишке не имею никаких претензий, это – его жизнь.
Т: А люди, что ушли с тобой, что руководило ими? Они разделяли мнение, что Григорян поступил с тобой нечестно (если не сказать подло), или у них существовали иные мотивы для ухода?
Б: Я думаю, у каждого были свои причины. Пушкин, безусловно, разделял мою позицию, поскольку мы были друзьями, и остаемся ими до сих пор. Кондратию – может быть – стало уже совсем неинтересно. Он уже наигрался в рок-группу, и он со своим техническим уровнем «парил» совсем в иных мирах. А может, они почувствовали, что такая судьба может в любую секунду постигнуть и их: Григорян получит от каждого то, что ему нужно, и избавится от них. Они просто предвосхитили события, и поступили мудро.
Т: Я знаю, что после расставания с «Крематорием» ты еще некоторое время занимался музыкальным менеджментом, в частности был директором группы «Нюанс». Я знаю также, что ты устраивал несколько региональных рок-фестивалей.
Б: Поскольку я был довольно глубоко погружен в рок-музыку, у меня осталось большое количество связей, контактов, проектов и даже обязательств. Уже шли переговоры о рок- фестивале в Брянске. И по инерции я продолжал заниматься этой деятельностью. Многие группы, узнав о моем «расставании» с «Крематорием», стали предлагать мне место директора. Группа «Нюанс» мне просто нравилась, хотя я знал, что это – абсолютно некоммерческая команда. И именно по инерции я стал их директором и некоторое время с ними работал. Через некоторое время я просто оставил эту деятельность и по-доброму расстался с «Нюансом». Если взглянуть на мою продюсерскую деятельность глубже, то сразу станет ясно, что я никогда не был продюсером в чистом виде. С «Крематорием» меня связывало слишком многое: и дружба с большинством участников, и любовь к этой музыке, и еще многое, что невозможно определить словами. Когда произошло расставание с «Крематорием», оборвалось большинство нитей, связывающих меня с отечественной рок-музыкой. Во время работы с «Нюансом» я понял это окончательно. Все мои эмоции были растрачены в момент расставания с «Крематорием», так что «Нюанс» – и всю музыкальную деятельность – я оставил уже без сожаления.
Т: Впоследствии тебе не приходилось слушать следующие альбомы «Крематория»?
Б: В первое время меня это еще интересовало, по-моему я даже как-то съездил на концерт. Правда инициатива этой поездки принадлежала моему знакомому, недавно приехавшему из Штатов. Была зима, концерт проходил в концертном зале в Олимпийской деревне. Я тогда уже начал зарабатывать приличные деньги, и гордо приехал на концерт на недавно приобретенном «опель- сенаторе». Правда, когда подъехал на джипе «форд-бронко» Кондратий, мой пыл поубавился.
Т: Я помню этот концерт, после его окончания Кондратий подвозил меня домой. Но это было аж через четыре года после твоего ухода из группы.
Б: …Что касается альбомов «Крематория», то специально я не интересовался ими никогда. Случайно ко мне попала кассета с альбомом «Зомби» и прокрутилась у меня в машине раз десять – есть у меня привычка не вынимать кассету после первого прослушивания. Да еще есть у меня пара компакт-дисков, подаренных то ли тобой, то ли Григоряном. Но это – старые альбомы, в частности сборник «Живые и мертвые», куда вошли несколько песен с того самого альбома «Кома». Да, еще я слышал что-то типа «Микронезии». Так вот, и «Зомби», и «Микронезия» – это совсем другой «Крематорий». Это, видимо, связано с возрастом. Плюс новые музыканты – на него всегда оказывали влияние музыканты, их уровень и мышление. Недавно я где-то прочитал, что в записи «Зомби» принимал участие джазовый гитарист. Я тут же понял, что именно профессионализм гитариста вытянул эту запись. Но это уже субъективные впечатления.
Что же касается «Крематория» как явления вообще, то когда-то все мы вместе создали его на ровном месте просто из ничего, из нескольких симпатичных песенок…
“Крематорий” в 1988 – 90 гг. (интервью Григоряна)
Думаю, что история и правда – два понятия, совершенно несовместимых друг с другом. История пишется отдельными личностями, у каждой из которых всего-навсего два глаза, два уха, одна голова и объять все – невозможно. В истории «Крематория» – огромное количество легенд и фактов, врагов и друзей, побед и поражений, правды и вымысла, которые к тому же покрыты теперь алкогольно-временным туманом, который ни один глаз не прошибет. Писание мемуаров – дело пенсионеров, скрашивающих свои последние дни воспоминаниями. «Крематорий», на мой взгляд, еще достаточно молод, полон идей и сил, необходимых для их реализации. Вообще-то думать о смерти пока рановато. Исходя из этого, я был против всяческих мероприятий типа писания воспоминаний. Но Витя (Троегубов – прим. автора) и Маргарита (Пушкина – прим. автора) убедили меня в обратном. Хотя я предпочел бы думать о будущем.
Итак, после расставания с Троегубовым группа продолжала плодотворно работать. Мы записали «Кому» – работа была интересной. Хотя, если бы сегодня я взялся за этот альбом снова, я многое бы в нем изменил. Мы дали несколько концертов в Москве (особенно яркие эпизоды что-то припомнить не могу), съездили на фестиваль в Свердловск (здесь тоже маленький провал в памяти… Зря я в заявлении сказал о пенсионерах!), но, если говорить откровенно, о каком-то настоящем прогрессе в то время мечтать особенно не приходилось. Вся сложность ситуации заключалась в следующем: было необходимо произвести кое- какие изменения в составе. Во-первых, группа до сих пор играла с самопальным ритм-боксом (с которым, кстати, записан альбом «Кома»). В начале крематорской карьеры это был верный ход из-за невозможности озвучания барабанов, но весной 1988-го ритм-компьютер стал уже анахронизмом. Во-вторых, в «Крематории» так и не было приличного гитариста. Олег Лагутин, записывающийся на «Коме» (кроме него на альбоме работал наш старый приятель гитарист Джон Хомяков) и выходивший тогда в составе группы на сцену, был временным участником, и об этом знали все, включая его самого. Однако он был близким приятелем Сергея Пушкина (бас) и администратора Дмитрия Бродкина. Эта дружба и явилась причиной его появления в «Крематории» (а отнюдь не лагутинские гитарные способности). Составчик был еще тот! Мы начали чахнуть на глазах. Ни одной новой песни, хотя я их сочинял. Но когда я показывал свой продукт (а это было предтечей «Клубники»), они говорили: «Это мы вряд ли сможем сыграть!» – и начинался какой-то бойкот. Взрыв произошел на концерте в Зеркальном зале Эрмитажа, кажется… По-моему, мы на сцену даже не вышли… И в этом составе вообще больше не появлялись. Хотя нет, выступали. По договоренности, в Олимпийской деревне. Это считается последним официальным выступлением «Крематория» в таком виде. Стоит ли разбирать все перипетии произошедшего? Что это объяснит? Короче, в группе остались: Армен Григорян, Михаил Россовский, Александр Куницы (саксофон) и только что пришедший в «Крематорий» барабанщик Андрей Сараев. Именно в таком составе команда отработала уже «заряженные» концерты в Свердловске. … Куницын в самолете спешно переучивался на бас-гитару, так как басиста мы к тому времени еще не нашли… Приехали мы на место страшно несыгранные, сырые, отыграли 4 ужасных концерта.
