вечером, как раз после получки, Шныра сидел с товарищами в 'Могиле моряка' и был спокойнее обычного. Около одиннадцати мимо столика проплывала Беатрис с полным подносом пива. Ликуя, Шныра подался вперед, распахнул челюсти и погрузил свежезаточенные протезы в правую ягодицу официантки. Беатрис взвизгнула, а кружки, сверкая, полетели по параболам, рассеивая по всей 'Могиле моряка' брызги водянистого пива.
Для Шныры это занятие стало любимой забавой. Слух о нем разнесся по всему дивизиону, или эскадре, или даже по всему Атлантическому флоту. Да и люди с других кораблей заглядывали полюбопытствовать. Порой это приводило к дракам — вроде той, которую застал Профейн.
— Кого он зацепил на этот раз? — спросил Профейн. — Я не заметил.
— Беатрис, — ответила Беатрис. Так звали другую официантку. Дело в том, что у миссис Буффо — владелицы 'Могилы моряка', которую тоже звали Беатрис, — была теория: поскольку малыши называют всех женщин «мамой», матросы, будучи по-своему столь же беспомощными, должны называть всех официанток «Беатрис». Развивая свою политику материнства, она установила в баре пивные краны, выполненные из пористой резины в форме огромных женских грудей. В день получки с восьми до девяти проводилось мероприятие, именуемое миссис Буффо 'Часом кормления'. Она начинала его весьма официально: появлялась из задней комнаты в расшитом драконами кимоно, подаренном ей одним из обожателей с Седьмой флота, подносила к губам золотую боцманскую дудку и играла сигнал 'На камбуз'. По этому сигналу все срывались с места, и некоторым счастливчикам удавалось присосаться к кранам. Кранов было всего семь, а на веселом представлении присутствовало в среднем двести пятьдесят матросов.
Из-за стойки появилась голова Шныры. Глянув на Профейна, он щелкнул зубами.
— Знакомься, — сказал Шныра, — мой дружок Влажная Железа. Только что с корабля. — Он указал на длинного печального южанина с вытянутым носом, который шел сзади, волоча по опилкам гитару.
— Привет! — откликнулся Влажная Железа. — Хочется спеть тебе одну песенку.
— В честь твоего превращения в ОПШа, — прокомментировал Шныра. — Влажный всем поет эту песню.
— Это же было еще в прошлом году, — сказал Профейн.
Но Влажная Железа уже оперся ногой на медное ограждение, положил на колено гитару и начал бренчать. Отыграв восемь тактов, он запел в ритме вальса:
Одинокий Покинутый Штатский,
Мы будем скучать по тебе.
Матросы и юнги исходят слезами -
Завидуют славной судьбе.
Но шаг этот глуп и опасен.
Дальнейший твой жребий ужасен.
Тысячу рапортов ты отчитал.
Дай мне хоть сто лет и вечный штурвал, -
Я не стану Покинутым Штатским.
— Неплохо, — сказал Профейн в пивную кружку.
— Это не все, — сообщил Влажная Железа.
— Ох! — произнес Профейн.
Вдруг его обволокли нахлынувшие сзади миазмы, и чья-то рука мешком картошки рухнула на плечо. Боковым зрением он увидел кружку в обрамлении огромной муфты, самым непотребным образом отделанной шерстью больного бабуина.
— Бенни! Ну как твоя половая жизнь, хью-хью!?
Таким смехом мог смеяться только Свин Бодайн, который когда-то служил с Профейном на одном корабле. Профейн оглянулся. Так и есть. «Хью-хью» создавалось путем выдавливания гортанных звуков, а кончик языка при этом находился за верхними передними зубами. По замыслу Свина, звук должен был получаться ужасно неприличным.
— Старина Свин! Ты что, отстал от корабля?
— Я — в самоволке. Помощник боцмана Папаша Ход меня просто достал.
Лучший способ избежать встречи с патрулем — это оставаться трезвым и не соваться в компании. Отсюда и название — 'Могила моряка'.
— Как дела у Папаши?
Свин рассказал о расставании Папаши с женой-официанткой. Она ушла от него и устроилась в 'Могилу моряка'.
Ох уж эта молодая женушка Паола! Она заявляла, будто ей шестнадцать, но поди проверь. Она родилась перед самой войной, и дом с ее метрикой — как и почти все дома на Мальте — потом оказался разрушенным.
Профейн присутствовал при их знакомстве — бар «Метро» на Тесной улице. Кишка. Валетта, Мальта.
— Чикаго! — рычал Папаша Ход гангстерским голосом. — Ты слыхала о Чикаго? — И с угрожающим видом запускал руку под тельняшку — обычный Папашин жест, известный по всему средиземноморскому побережью. Затем он вытаскивал носовой платок — а вовсе не пистолет — сморкался и начинал смеяться, глядя на девушку, которой случалось сидеть напротив. Стереотипы из американских фильмов были знакомы всем. Всем, кроме Паолы Майстраль, которая так и продолжала смотреть на него, не раздувая ноздри и не сводя брови к переносице.
Кончилось тем, что Папаша взял у кока Мака под проценты пятьсот монет из 'экономических сумм', дабы перевезти Паолу в Штаты.
Возможно, для нее это был просто способ добраться до Америки — предел мечтаний любой официантки Средиземноморья. Переезд все проблемы решал одним махом — пища, жилье, теплая одежда и мягкий климат. На въезде в Америку Папаше пришлось солгать относительно ее возраста. Впрочем, документов Паола все равно не имела. К тому же в ней можно было заподозрить любую национальность — она знала обрывки чуть ли не всех языков.
Папаша рассказывал о ней палубным матросам, которые собирались в боцманской подсобке «Эшафота». Говорил он с особой нежностью — будто постепенно, может, прямо по ходу рассказа, к нему приходило осознание того, что в сексе больше мистики, чем можно предположить. Он не мог даже сказать — сколько раз за ночь у них получалось, ибо этот счет нельзя записать в цифрах. А ведь, казалось бы, что нового может открыть в этих делах такой прохвост с сорокапятилетним стажем как Папаша Ход?
— Хорошенькое дело, — проворчал Свин в сторону. Профейн направил взгляд вглубь 'Могилы моряка' и увидел ее. Она направлялась к ним сквозь завесу скопившегося за вечер дыма. С виду — типичная официантка с Большой Восточной. Как там было насчет степного зайца на снегу, тигра в залитой солнцем густой траве?
Она улыбнулась Профейну — печально, натянуто.
— Ты вернулся на службу?
— Просто проходил мимо, — ответил Профейн.
— Поехали со мной на западное побережье, — предложил Свин. — Еще не собрано такой патрульной машины, которая могла бы сделать моего «Харлея».
— Смотрите, смотрите! — закричал маленький Шныра, подпрыгивая на одной ноге. — Только не сейчас, ребята. Погодите! — Он указал на миссис Буффо, материализовавшуюся в своем кимоно на стойке. Опустилась тишина. Между морпехами и матросами, блокировавшими дверной проем, мгновенно установилось перемирие.
— Мальчики! — объявила миссис Буффо. — Сегодня — канун Рождества Христова. — Она извлекла боцманскую дудку. Первые флейтообразные звуки лихорадочно завибрировали над выпученными глазами и разинутыми ртами. Все присутствующие благоговейно внимали, и до них постепенно стало доходить, что она исполняет 'Во прозрачной полуночи', только в ограниченном диапазоне боцманской дудки. Стоявший сзади молодой запасник, которому доводилось выступать в ночных клубах Филли, начал нежным голосом подпевать. У Шныры засияли глаза.
— Глас ангела небесного, — произнес он.
Когда исполнялась часть, где были слова: 'Мир — земле, а людям — добродетель от милосердного
