склонилась над ней.
— Сначала мы решили, что они мертвы, — сказал Сент-Джеймс, — что это убийство и самоубийство, но крови не было.
Потом заговорила Джульет:
— Все хорошо, дочка. Я если и не убила, то здорово напугала их. Не бойся. — Она говорила так, будто в амбаре никого не было. Только они с Мэгги. Обе грязные, одежда насквозь промокла. Вряд ли они дожили бы до утра.
Дебора протянула к нему руку.
— Пожалуйста, — попросила она.
Он сел на кровать. Она погладила пальцами мешки у него под глазами, морщинки на лбу. Провела рукой по его волосам.
Джульет перестала сопротивляться, будто смирилась со случившимся, рассказывал Сент-Джеймс. Бросила на пол пистолет, обнимала, убаюкивала Мэгги и гладила по голове.
— Она укрыла девочку своим бушлатом, — продолжал Сент-Джеймс. — Не знаю, сознавала ли она вообще, что мы здесь.
Шеферд подошел к ней. Снял с себя куртку, закутал ее, потом обнял обеих, потому что Мэгги буквально вцепилась в мать. Он окликнул Джульет, в ответ она забормотала, что выстрелила в них.
— Дочка, я всегда метко стреляла, и они, возможно, убиты, так что бояться не нужно.
Констебль Гаррити побежала за одеялами. В машине у нее был термос, и она налила им кофе, приговаривая «миленькие, пейте, бедняжки» скорее по-матерински, чем как профессионал из полиции. Она уговаривала Шеферда надеть куртку, но он отказался, накинул на себя одеяло и смотрел на Джульет. В глазах у него было страдание.
Когда они поднялись на ноги, Мэгги заплакала и стала звать кота:
— Панкин! Мамочка, где же Панкин? Он убежал. Заблудится и замерзнет.
Перепуганного и взъерошенного кота нашли за дверью. Сент-Джеймс схватил его. Кот в панике вцепился в его плечо, но успокоился, когда вернулся к девочке.
— Панкин нас согревал, правда, мамочка? — сказала Мэгги. — Хорошо, что мы взяли с собой Панкина! Но он будет рад вернуться домой.
Джульет обняла девочку и прижалась щекой к ее лбу.
— Береги Панкина, милая, — сказала она. Тогда Мэгги, казалось, что-то поняла.
— Нет! Мамочка, пожалуйста, я боюсь, — сказала она. — Я не хочу возвращаться назад Я не хочу, чтобы они меня обидели. Мамочка! Пожалуйста!
— Томми принял решение разделить их сразу, — сказал Сент-Джеймс.
Констебль Гаррити взяла Мэгги.
— Ты держи кота, милая, — сказала она.
Линли забрал к себе мать. Он решил добраться, несмотря на снег, до Клитеро, сколько бы ни пришлось ехать, хоть до утра. Чтобы поскорее с этим покончить.
— Я не могу его осуждать, — сказал Сент-Джеймс. — Но не скоро забуду ее крики, когда она поняла, что их хотят разлучить.
— Миссис Спенс?
— Мэгги. Она звала мать. Машина тронулась, а она все еще кричала.
— А миссис Спенс?
Сначала Джульет Спенс словно оцепенела, безучастно глядя, как увозят Мэгги. Стояла, сунув руки в карманы куртки Шеферда. Волосы ее развевались на ветру. Затем ее усадили в машину, на заднее сиденье, рядом с Шефердом. Всю дорогу она не отрывала глаз от огней впереди идущей машины.
«Что еще я могла сделать? — сказала она. — Он ведь хотел вернуть ее в Лондон».
— Так что с этим убийством был настоящий кошмар, — сказал Сент-Джеймс.
Дебора непонимающе заморгала:
— Как это — кошмар? Что ты имеешь в виду?
Сент-Джеймс поднялся с кровати, подошел к платяному шкафу и стал раздеваться.
— Сейдж ведь не собирался выдавать свою жену властям за похищение ребенка, — сказал он.
В тот последний свой вечер он принес ей достаточно денег, чтобы она уехала из страны. Он скорее сел бы в тюрьму, чем передал девочку в Социальную службу, сообщил кому-либо в Лондоне, где нашел ее. Разумеется, полиция узнала бы все со временем, но его жена была бы уже далеко.
— Не может такого быть, — заявила Дебора. — Она, вероятно, все это выдумала.
Он возразил:
— Зачем? Ведь предложение денег лишь усугубляет ее вину.
Дебора нервно теребила одеяло. Потом стала рассуждать вслух, разложив все факты по полочкам:
— Он нашел ее, выяснил, кто такая Мэгги. Если он хотел вернуть ее родной матери, почему она не взяла деньги, чтобы избежать тюрьмы? Зачем убила его? Почему не убежала сразу? Ведь она знала, что игра закончена.
Сент-Джеймс неторопливо расстегивал рубашку, разглядывая каждую пуговицу.
— Потому, любовь моя, что Джульет ощущала себя родной матерью Мэгги. — Сказав это, Сент- Джеймс пошел в ванную. Неторопливо умылся, почистил зубы, провел щеткой по волосам. Снял с ноги протез, и тот со стуком упал на пол Когда ноги не работают так, как должны, нужно надеть протез, сесть в инвалидное кресло или ходить на костылях. Но непременно двигаться. Таково его жизненное кредо. Хорошо бы Дебора так же смотрела на жизнь, но ее не заставишь — она должна прийти к этому сама.
Дебора погасила свою лампу, но, когда он вышел из ванной, свет, упавший оттуда, слабо осветил комнату. Она по-прежнему сидела в кровати, только позу переменила: положила голову на колени и обхватила ноги. Ее лица он не видел.
Он выключил свет и стал осторожно пробираться к кровати. В эту ночь было особенно темно: потолочные фонари-окна засыпало снегом. Он сел на кровать, положил костыли на пол Погладил ее по спине.
— Ты замерзнешь, — сказал он. — Залезай под одеяло.
— Сейчас.
Он ждал, размышляя о том, что ожидание — это искусство, которым не каждый владеет. Сент- Джеймс овладел им давным-давно. Жизнь заставила.
Дебора пошевелилась под его пальцами.
— Конечно, — сказала она. — Ты был прав в ту ночь. Я хотела его для себя. Но и для тебя тоже. Пожалуй, даже больше для тебя, чем для себя. Не знаю. — Она повернула к нему лицо. Он не видел его в темноте, лишь контуры головы.
— В качестве ретрибуции? — спросил он. Она покачала головой.
— В последнее время мы отдалились друг от друга, заметил? Я любила тебя, но ты не позволял себе любить меня в ответ. Я и пыталась любить кого-то еще. И полюбила, понятно? Полюбила его.
— Да.
— Тебе не обидно думать об этом?
— Я и не думаю. А ты?
— Иногда это наползает на меня. И я никогда не оказываюсь готовой. Все так внезапно.
— И что же?
— Я разрываюсь изнутри. Думаю о том, как сильно тебя обижаю. Хочу, чтобы все было по- другому.
— В прошлом?
— Нет. Прошлое не изменишь, верно? Его можно только простить. Меня заботит настоящее.
Он догадывался, что она подводит его к чему-то, что она тщательно продумала, возможно, в эту ночь, а может, в предшествующие ей дни. Ему захотелось помочь ей выговориться, но он не улавливал направление ее мыслей. Видимо, она опасалась, что невысказанное каким-то образом ранит его. И хотя он не боялся дискуссии — наоборот, даже пытался спровоцировать ее несколько раз после их отъезда из Лондона, — в этот момент он понял, что дискуссия желательна для него лишь при условии, если он сможет
