— Ну хорошо, — спокойно сказала Барбара. — Как угодно. Но учтите, сейчас не время и не место для игры в дурачка.
Она оставила его, давая ему возможность остыть и подумать, а сама пошла искать Эмили, но прежде чем увидеть руководителя следственной группы, она услышала ее. Услышала ее голос в дуэте со злобным мужским, доносившимся с нижнего этажа. Перегнувшись через перила, она обнаружила Эмили стоящей лицом к лицу с Муханнадом Маликом. Таймулла Ажар держался позади своего кузена.
— Не надо объяснять мне Закон об уликах. — Барбара стала быстро спускаться, вслушиваясь в отрывистые и четкие слова Эмили. — Я неплохо знаю законодательство. Мистер Кумар задержан по подозрению в совершении преступления, в связи с которым может быть произведен арест. Я в соответствии со своими правами стараюсь пресечь его возможные контакты со свидетелями или подвергнуть риску кого- либо из них.
— Мистер Кумар сам находится в опасности. — Муханнад был настроен решительно. — И если вы отказываете нам в возможности увидеть его, на это есть только одна причина.
— Будьте любезны сказать какая.
— Я просто хочу увидеть, в каком он состоянии. Не пытайтесь уверить меня, что вы никогда не использовали термин «сопротивление полиции», объясняя появление синяков и ссадин, полученных задержанным, пока он находился в камере.
— Мне кажется, — приняв вид строгого учителя, заявила Эмили, и в этот момент Барбара оказалась рядом с ней, — что вы слишком часто смотрите телевизор, мистер Малик.
— Тогда вы не должны противиться нашему свиданию с Кумаром.
Эмили задумалась над следующим возражением, но тут вмешался Ажар:
— Закон об уликах не отрицает возможности подозреваемого иметь друга, родственника или иное лицо, которое без промедлений следует известить о том, что он задержан. Можете ли вы, инспектор Барлоу, сообщить нам, кого вы известили о задержании?
Он говорил, не глядя на Барбару, но она была уверена, что он чувствует, как она недовольна. Закон об уликах — нормальный и даже хороший закон, но когда события начинают разворачиваться так, что полиция не в силах контролировать ситуацию, очень часто — чтобы не сказать всегда — хороший сотрудник позволяет себе допустить небольшие отклонения от буквы этого закона. Ажар, без сомнения, знал, что сейчас именно это и происходит. Барбара смотрела на Эмили и ждала, что та, словно фокусник из шляпы, вынет и предъявит незваным гостям друга или родственника Фахда Кумара. Но Эмили не стала себя утруждать.
— Мистер Кумар не сообщил нам, кого бы он хотел известить о своем задержании.
— А он знает, что у него есть на это право? — улыбнувшись, спросил Ажар.
— Мистер Ажар, у нас не было возможности поговорить о чем-либо с этим человеком и ознакомить с его правами.
— Все как всегда, — заключил Муханнад. — Она упрятала его в одиночку, потому что просто не видит другого способа запугать и склонить к сотрудничеству.
Ажар не возражал против того, как кузен оценивал сложившуюся ситуацию. Однако он и не поддакивал ему, чтобы не подливать масла в огонь. Стараясь сохранять полное спокойствие, он обратился к Эмили с вопросом:
— Инспектор, мистер Кумар является гражданином этой страны?
Барбара была уверена, что Эмили наверняка клянет себя за то, что позволила Кумару бубнить про его бумаги. Едва ли она могла сослаться на неосведомленность о его иммиграционном статусе, ведь в зависимости от этого статуса законом устанавливаются четкие правовые нормы. Если Эмили ответит уклончиво или хотя бы даст понять, что Кумар подозревается в причастности к смерти Хайтама Кураши, — она рискует, поскольку суд позже может не согласиться с ее доводами.
После недолгой паузы Эмили сказала:
— На данном этапе мы хотели бы допросить мистера Кумара о его отношениях с Хайтамом Кураши. В управление мы доставили его потому, что в своем жилище он был не расположен отвечать на наши вопросы.
— Прекратите вилять, говорите прямо! — повысил голос Муханнад. — Кумар гражданин Англии или нет?
— Похоже, что нет, — ответила Эмили, обращаясь не к Муханнаду, а к Ажару.
— А-а-а, — протянул Ажар. Ответ его обнадежил, и Барбара поняла почему, когда он обратился к Эмили со следующим вопросом: — Как вы считаете, он хорошо понимает по-английски?
— Я не тестировала его.
— Значит, не очень хорошо, верно?
— Ажар, какого черта! Если его английский ни к… Ажар поспешно поднял вверх руку, чтобы прервать злобную реплику кузена, и сказал:
— Тогда, инспектор, я должен буду просить вас немедленно предоставить мне возможность повидаться с мистером Кумаром. Я не ставлю под сомнения ваше знание законодательства, только прошу не делать вид, будто вам неизвестно, что подозреваемые, прибывшие из-за границы, имеют безусловное право на встречу с друзьями или родственниками.
Говорит как пишет, подумала Барбара не без некоторого восхищения. Не стоило ей так волноваться из-за неприятностей, которые могли возникнуть у этого человека в Балфорде-ле-Нез.
Муханнад выглядел победителем и с подчеркнутой учтивостью обратился к Эмили:
— Так вы проводите нас к нему, инспектор Барлоу? Мы бы очень хотели сообщить своим людям, что с мистером Кумаром все в порядке. Они по понятным причинам волнуются о его самочувствии, пока он находится в ваших руках.
Да, деваться полицейским было некуда: Муханнад Малик давал им понять, что сможет мобилизовать своих людей выйти на марш, демонстрацию, учинить беспорядки. И так же легко он может сохранить мир. Выбор остается за руководителем следственной группы Эмили Барлоу, на которую ложится ответственность за возможные последствия.
Барбара видела, как напряглась Эмили.
— Пойдемте, — сказала она.
Ей казалось, что ее будто сжимает в железном капкане, всю, от макушки до ступней.
В голове звучал голос Льюиса, который разговаривал с ней о детях, о своем бизнесе, о своем дурацком увлечении этим древним «морганом», из которого так ничего и не вышло, несмотря на пропасть денег, потраченных на эту старую колымагу. Потом заговорил Лоренс. Он говорил: «Я люблю ее, я люблю ее, мама, ну почему ты не можешь понять, что я люблю ее и мы хотим жить своей жизнью?» А следом забормотала и сама эта шведская сучка, разглагольствуя, как психолог, чему она, вероятно, обучилась, шлепая по волейбольному мячу на каком-нибудь пляже в Калифорнии: «Любовь Лоренса ко мне не уменьшает его любовь к вам, миссис Шоу. Вы же сами это видите. Ведь вы желаете ему счастья?» Затем раздался голос Стивена. «Это моя жизнь, ба, — сказал он. — Ведь ты живешь не ради меня. Если ты не можешь принять меня таким, какой я есть, я согласен с тобой: хорошо, что я ушел».
Все они говорили, говорили… Ей нужно стереть все из памяти, но как?
Она почувствовала, что хочет спорить с этими голосами, командовать и помыкать ими, подчинить их своей воле. Но она могла только слушать, находясь в плену их назойливости, неразумности, постоянного, неумолчного шума.
Ей хотелось колотить себя по голове кулаками, но железный капкан крепко держал ее тело, и оно было таким тяжелым, что она не могла даже пошевелиться.
Вдруг она почувствовала некоторое облегчение, голоса сразу стали неотчетливыми. Но им на смену зазвучали другие. Агата напряглась, стараясь разобрать слова.
Сперва они говорили все разом. «Не-слишком-отличается-от-предшествуюшего-инсульта», — говорил кто-то убедительным голосом. «Но-сейчас-мы-наблюдаем-явное-поражение-мозга».
Что это значит? — недоумевала Агата. Где она? И почему она лежит совершенно неподвижно? Они, должно быть, решили, что она умерла и сейчас душа покинет тело, но она жива, ее душа пребывает в положенном ей месте, и она понимает, что происходит вокруг.
— О-Господи-как-такое-могло-произойти? — Это был голос Тео, и Агата сразу успокоилась. Тео,
