Теперь заволновалась и Барбара. Лицо детектива не выражало ничего, кроме настороженности. Он выглядел как посланник, ожидающий казни за дурную весть.
— В доме по соседству с Ракином Ханом никого не было, когда я был там в первый раз, поэтому я оставил свою карточку. Вот поэтому мне и позвонили.
— Дуг, мне совершенно неинтересно, чем ты занимался в течение дня. Выкладывай поскорее, зачем ты ворвался в мой кабинет.
Дуг кашлянул, прочищая горло:
— Он был там, шеф. Малик.
— Что ты несешь? Этого не может быть. Я собственными глазами видела его в море.
— Я не про сегодня. Я говорю о той ночи в пятницу. Малик был в Колчестере. Как и говорил Ракин Хан.
— Что? — Эмили отбросила карандаш в сторону. — Чушь собачья. Ты в своем уме?
— Это, — он снова протянул ей бланк, — от парня по имени Фред Мидоч. Он работает кем-то вроде коммивояжера. Снимает квартиру-студию в доме напротив дома Хана. Когда я приходил первый раз, его не было дома. И сегодня, когда я снова наведался туда, надеясь застать там Малика, его тоже не было. — Детектив замолчал, переминаясь с ноги на ногу. — Но, шеф, он был дома вечером в пятницу. И он видел Малика. Собственными глазами. В четверть одиннадцатого. В доме Хана, там был Хан и еще один парень. Блондин, в круглых очках, с сутулыми плечами.
— Рохлайн, — почти шепотом произнесла Барбара. — Черт побери!
Посмотрев на Эмили, она ужаснулась: лицо руководителя было смертельно бледным.
— Не представляю себе, — пробормотала она.
Вид у Дуга был самый что ни на есть жалкий.
— Его квартира напротив столовой в доме Хана. В тот вечер было жарко, поэтому окна были открыты. Там был Малик. Мидоч описал его во всех подробностях, включая хвост на затылке. Он хотел спать, но парни напротив вели себя очень шумно. Он выглянул в окно, чтобы посмотреть, чем они там заняты. Вот тогда-то он и увидел Малика. Я звонил в Колчестер начальнику управления. Они, чтобы не было сомнений, покажут ему фотографию Малика. Но я решил, что прежде необходимо поставить вас в известность. Прежде чем все это проникнет в прессу, а тогда… ну вы же знаете.
Эмили стремительно поднялась из-за стола.
— Это невозможно, — задыхаясь, произнесла она. — Да не мог он… Ну как он мог?
Барбара знала, о чем она сейчас думает. Эта самая мысль поначалу пришла и ей в голову. Как Муханнад Малик мог оказаться в двух местах одновременно? Ответ был очевидным: в одном из мест его не было.
— Нет! — вырвалось у Эмили. Дуг исчез. Эмили поднялась со стула и подошла к окну. Глядя на улицу, она молча качала головой и, наконец, выкрикнула: — Пропади все пропадом!
А Барбара думала. Она перебирала в памяти все, что они слышали от Тео Шоу, Рейчел Уинфилд, Салах Малик, Иэна Армстронга, Тревора Раддока. Она анализировала, что они узнали: Салах Малик беременна, Тревора поперли с работы, Джерри Де Витт вкалывал в доме Кураши, Клифф Хегарти был любовником убитого. Она размышляла обо всех, у кого было алиби, и о тех, у кого его не было, о том, какое место каждый из них занимает в расследовании. Она думала…
— Господи боже мой! — Она вскочила на ноги, стремительно схватила свой рюкзак. Боль в грудной клетке не остановила ее, она даже не поморщилась, потому что была захвачена ужасающей, но все объясняющей идеей. — О господи, ну конечно. Конечно же.
Эмили отвернулась от темного окна:
— Что?
— Это не он. Он занимался грязными делами, но этого он не совершал. Эм! Ну разве ты…
— Не морочь мне голову, — резко осадила ее Эмили. — Если ты пытаешься избежать разборки на дисциплинарной комиссии, вешая это убийство на кого-то другого, а не на Малика…
— Барлоу, да прекрати ты наконец! — теряя терпение, вспылила Барбара. — Тебе нужен настоящий убийца или нет?
— Ты отстранена от участия в деле, сержант.
— Отлично. Ты только что приняла решение? Укажи это в своем рапорте. Но если ты хочешь завершить дело, двигай за мной!
Сейчас можно было обойтись без спешки, а потому они не включили ни сирену, ни мигалку. Всю дорогу, пока они ехали по Мартелло-роуд, проезжали мимо темного, без единого огня, дома Эмили, затем, выехав на Бульвар, огибали железнодорожный вокзал, Барбара объясняла. Эмили сопротивлялась, не принимая ее аргументов, спорила, приводила многочисленные доводы, объясняющие, что привело Барбару к неверному выводу.
Но Барбара думала иначе, по ее мнению, все сходилось: мотив, возможности и стечение обстоятельств. Обе они раньше попросту не могли разглядеть их и сопоставить, находясь в плену собственных предубеждений: есть такие женщины, как они, Эмили и Барбара, а есть другие, вся жизнь которых целиком посвящена материнству, супружеству, спланированному их родителями. Они не сомневались в том, что у такой женщины нет собственного мнения, все свои силы и время она посвящает заботе о других — сначала об отце, потом, когда придет срок, о муже, о старшем брате, если он есть; она должна быть покорной и не способной на самостоятельные решения и поступки.
— Именно так мы представляли себе ситуацию, когда размышляли о договорном браке, — говорила Барбара.
Эмили слушала молча, стиснув губы. Они ехали по самому старому району города мимо рядов «фиест» и «карлтонов», выстроившихся рядами перед домами, стоящими уступами по склону.
Барбара продолжала доказывать, приводить новые доводы. Поскольку их западный образ мыслей сильно отличался от образа мыслей восточных женщин, доказывала она, европейцы воспринимают женщину-азиатку как… гибкие ветви плакучей ивы, которые колышутся от любого ветерка, они кажутся беспомощными, но ветви выдерживают любую бурю, не ломаются, сохраняют дерево.
— Мы видели только очевидное, — убеждала Барбара, — потому и работали с несомненными фактами. Логических противоречий тут нет, верно? Мы искали врагов Хайтама Кураши. Мы искали тех, с кем у него могли быть счеты. И мы нашли их. Тревор Раддок вылетел с работы. Тео Шоу любит Салах. Иэн Армстронг получил прежнюю должность после смерти Кураши. Муханнад Малик понес бы самые ощутимые потери, расскажи Кураши то, что он узнал. Мы никого не пропустили. Любовника-гомосексуалиста. Ревнивого мужа. Шантажиста. Мы, как ты сама говорила, исследовали все под микроскопом. Но мы никогда не думали о том, каким образом может измениться жизнь каждого, когда Хайтама Кураши не станет. Мы считали, что он и его убийца связаны друг с другом непосредственно. Он встал у кого-то на пути, узнал что- то, о чем не должен был знать, выгнал кого-то с работы. Поэтому он должен был умереть. Но мы упустили тот факт, что его убийство, возможно, никак не было связано с ним самим. Мы никогда не рассматривали Кураши как средство прекратить что-то, что мы, европейцы, вряд ли когда-нибудь поймем.
Эмили, сохраняя на лице упрямо-пренебрежительное выражение, качала головой:
— Ты попросту дымишь, а огня-то нет. Так же, как и смысла. — Они ехали по району, населенному представителями среднего класса, служившему как бы переходной зоной между старым Балфордом и новым: между обветшалыми зданиями в эдвардианском стиле, которые Агата Шоу надеялась возродить в их прежнем великолепии, и современными, элегантными, стоящими в тени деревьев домами, построенными в архитектурных стилях, перекликающихся с прошлым. Здесь были и особняки эпохи Тюдоров, и георгианские охотничьи домики, и викторианские виллы со строгими палладианскими фасадами.
— Ты не права, — не сдавалась Барбара. — Да ты посмотри на нас — как мы думаем? Мы никогда не поинтересовались, есть ли у нее алиби. Мы никого об этом не спросили. А почему? Да потому, что она восточная женщина. Мы считаем, что мужчины подчинили их своей воле, они решают их судьбы, предопределяют будущее. Они прячут свои тела под одеждами, стряпают и убирают, угождают и раболепствуют. Они никогда не жалуются. Они, как нам кажется, лишены собственной жизни. А поэтому мы уверены, что у них нет своего мнения. Эмили, а вдруг, не дай бог, мы ошибаемся?
Эмили свернула направо, на Вторую авеню. Барбара указала ей дом. Во всех окнах первого этажа горел свет. В семье уже знали о бегстве Муханнада. Если отцу не сообщили об этом в муниципальном
