— Ну, знаешь, стоит только сказать об этом, как азиаты снова начнут буйствовать на улицах.
— Уже сказала. Я встречалась с пакистанцами сегодня днем.
— И?
— С этого момента они будут с особым усердием контролировать и отслеживать наши действия.
— Ты полагаешь, это убийство на расовой почве?
— Пока неизвестно.
— Но ты же знаешь, отчего он умер?
— Это было понятно с первого взгляда. Но именно это мне бы хотелось как можно дольше хранить в тайне от азиатов.
— Почему? Если им станет известно, что это убийство…
— Потому что это именно такое убийство, которое может их взбудоражить.
— Все-таки на расовой почве?
Когда Эмили кивнула, Барбара задала следующий вопрос:
— Но как? Я хотела спросить, как, глядя на тело, вы поняли, что это именно такое убийство? Какие- нибудь знаки? Свастика или что-то подобное?
— Нет.
— Может, вы нашли на месте убийства визитку или листовку «Национального фронта»?
— Тоже нет.
— Ну а на основании чего вы сделали такое заключение?
— Он был сильно избит, Барб. Сломана шея.
— Ну и ну!
В памяти Барбары всплыло все, что она прочла в газете. Тело Кураши было обнаружено внутри дота на косе. Видимо, его поджидали, укрывшись в засаде. Вот почему Эмили считает, что убийство совершено из расовых побуждений: преднамеренные убийства — если жертву перед этим не подвергают определенного рода пыткам, доставляющим удовольствие серийным убийцам, — обычно совершаются быстро и преследуют одну цель — смерть жертвы. И еще одно: сломанная шея свидетельствует о том, что убийцей был мужчина. Далеко не у всякой женщины хватит на это сил.
Пока Барбара обдумывала эти доводы, Эмили подошла к мойке, взяла свою парусиновую сумку. Сдвинув на край стола тарелку, она вытащила из сумки три картонные папки. Открыв первую, она положила ее на один край стола и открыла вторую, в которой была пачка глянцевых фотографий. Она развернула их в руке веером, как карты, выбрала несколько штук и протянула Барбаре.
Это были фотографии с места происшествия. На первом снимке — крупным планом лицо. Барбара отметила, что повреждения похожи на ее травмы. Правая щека пострадала особенно сильно, одна бровь глубоко рассечена. На двух других снимках — руки. Они покрыты ранами и порезами: очевидно, Кураши защищался от ударов.
Глядя на фотографии, Барбара пыталась представить, что произошло. Если рана на правой скуле, то нападавший — левша. Но рана на лбу была слева. Значит, убийца или хорошо владеет обеими руками, или убийц было двое.
Эмили, протянув ей еще одну фотографию, спросила:
— Ты хорошо знаешь Нез?
— Я давно уже не была здесь, — ответила Барбара. — Но я помню эти скалы. Помню эту смешную забегаловку. Старую башню с курантами.
Последний снимок был сделан с высоты. На нем были видны дот, позади которого возвышались скалы, похожая на свечу башня с курантами, здание кафе в форме буквы L. На стоянке для машин, к юго- западу от кафе, стояло несколько полицейских машин, окружавших тот самый хетчбэк «ниссан».
Но Барбара сразу обратила внимание именно на то, чего не хватало на фотографии.
— Эм, а там есть какой-нибудь фонарь, прожектор? — спросила Барбара. — На Незе. На вершине скалы установлено освещение?
Она подняла голову и встретила внимательный взгляд Эмили. Поднятые вверх брови показывали, что она понимает ход мыслей подруги.
— Проклятье! А ведь верно, нет. А если там нет освещения?..
Барбара снова склонилась над фотографией:
— Тогда что, черт возьми, Хайтам Кураши делал на Незе в темноте?
Она вновь подняла голову и увидела, что Эмили салютует ей рукой с банкой пива.
— Это уже вопрос по существу, сержант Хейверс, — сказала она и вылила остатки пива в рот.
Глава 4
— Уложить вас в постель, миссис Шоу? Уже почти половина одиннадцатого, а доктор велел мне напоминать вам о том, что надо отдыхать.
Это было произнесено таким застенчиво-занудным тоном, что Агате Шоу захотелось выцарапать Мэри Эллис глаза. Однако она сдержалась и наконец отвернулась от трех больших мольбертов с рисунками и фотографиями, подобранными для нее Тео в библиотеке. На них был запечатлен Балфорд-ле-Нез в прошлом, настоящем и будущем. Уже полчаса она внимательно изучала изображения, стараясь с их помощью обуздать ярость, бушевавшую в ней с той самой минуты, когда внук сообщил о причине, по которой тщательно подготовленное ею специальное заседание муниципального совета не состоялось. Был спокойный, тихий вечер, но ее гнев только усилился, когда Тео за ужином подробно описал все, что произошло на этом заседании и после него.
— Мэри, — сказала Агата, — я что, по-твоему, выгляжу так, что со мной надо обращаться как с особой, изображенной на плакате о благотворительной помощи старикам в их немощи?
Мэри, обдумывая вопрос, так напряглась, что ее прыщавое лицо сморщилось.
— Простите, — пробормотала она и вытерла о юбку ладони.
На хлопчатобумажной юбке бледно-голубого цвета остались влажные отпечатки.
— Я еще определяю время по часам, — пояснила Агата, — и когда я захочу спать, я тебя позову.
— Но ведь уже почти половина одиннадцатого, миссис Шоу… — Мэри замолчала, и только по закушенной губе можно было понять, что она что-то недоговаривает.
И Агата поняла. Подчиняться чужой воле было для нее невыносимо. Ясно, что Мэри хочет поскорее уйти, без сомнения, для того, чтобы позволить такому же прыщавому, как она, хулигану добраться до ее сомнительных прелестей. Но сейчас девушка не могла ни уйти, ни сказать, что у нее на уме, — именно этот факт и провоцировал Агату на то, чтобы изводить девушку. Но Мэри сама виновата. Ей девятнадцать, а в эти годы надо уметь заявлять о своих желаниях.
В ее возрасте Агата почти год служила в женской вспомогательной службе королевских ВВС и уже потеряла единственного человека, которого любила, — его самолет был сбит над Берлином. В те дни, если женщина затруднялась ясно сказать, чего она хочет, она частенько теряла возможность хоть что-нибудь вообще успеть сказать. Тот, кого она ждала, мог не вернуться. За любой шанс следует хвататься, поскольку кто может поручиться, что он не последний?
— Ну так что? — участливо спросила Агата, желая подбодрить девушку. — Раз уже половина одиннадцатого, Мэри?..
— Я думала… вы не хотите… ведь это только потому, что мне полагается быть с вами до девяти. Ведь мы так договаривались с вами, ведь верно?
Агата ждала. Мэри так вертелась и корчилась под ее взглядом, словно старалась стряхнуть сороконожку, ползающую у нее под юбкой.
— Ведь уже… Ведь уже очень поздно… Агата приподняла брови. По виду Мэри было ясно, что она капитулировала.
— Позовите меня, когда захотите лечь, мэм. Агата улыбнулась.
— Спасибо, Мэри. Так я и сделаю.
