Через все еще распахнутую дверь она смотрела в ту сторону, куда ушли Хадия и ее отец. Ей вспомнились милая жизнерадостная улыбка девочки и ее косички, словно живые змейки извивающиеся у нее на голове в такт приплясывающей походке.
Постояв, она вдавила горящую сигарету в полную окурков пепельницу, а затем подошла к платяному шкафу и, раскрыв его, достала с полки рюкзак.
Глава 2
Рейчел Уинфилд собиралась закрыть магазин на десять минут раньше положенного, и это решение не вызывало у нее ни малейших угрызений совести. Ее мать ушла еще в половине четвертого: был тот день недели, когда она регулярно «приводила в порядок голову» в парикмахерской косметического салона «Море и солнце». И хотя она оставила четкие инструкции, что следует делать для пополнения кассы, за последние полчаса ни один покупатель и даже ни один праздношатающийся не переступили порога магазина.
У Рейчел были дела поважнее, чем наблюдать, как большая стрелка настенных часов медленно тащится по циферблату, поэтому она, проверив замки и убедившись, что витрины плотно закрыты, заперла на засов входную дверь. Перевернув висящую на двери табличку с надписью «Открыто» на другую сторону — «Закрыто», она прошла в подсобку и там из тайника, устроенного за ящиками с мусором, извлекла коробку в подарочной упаковке, которую все это время тщательно прятала от матери. С коробкой под мышкой она быстрым шагом двинулась в переулок между домами, где обычно стоял ее велосипед, и аккуратно положила ее в багажную корзину. Потом, ведя велосипед за руль, она вновь подошла к магазину, чтобы проверить, хорошо ли заперта дверь.
Ей здорово достанется, если мать узнает, что она ушла раньше времени. Но страшно даже подумать, что будет, если она к тому же еще и магазин не закроет как положено. Дверной засов был старым, и случалось, его заедало. Она подергала входную дверь за ручку и убедилась, что все в порядке. Отлично, сказала про себя Рейчел, она свободна.
Приближался вечер, но жара все не ослабевала. В последние две недели обычный для этих мест ветер с Северного моря, отравляющий в зимнее время жизнь обитателей города Балфорд-ле-Нез, вообще не давал о себе знать. Его редкие дуновения были настолько слабыми, что от них не колыхались даже флажки, уныло висевшие на Хай-стрит.
Рейчел решительно нажимала на педали, и велосипед быстро катился по улице, украшенной красно- синими флажками, еще не снятыми после недавнего торжества. Она ехала к югу от торгово-деловой части города, удаляясь от расположенных за промышленной зоной трех улиц, застроенных домами с террасами, в одном из которых они с матерью жили в добром, но часто нарушаемом ссорами согласии. Сейчас она приближалась к дому своей давней и лучшей подруги, жизнь которой была омрачена недавно случившейся трагедией.
Нужно проявлять сочувствие, настойчиво твердила про себя Рейчел, не следует даже упоминать о «Приюте на утесе», прежде чем я расскажу ей, как мне плохо. Хотя, признаться, мне не так уж и плохо. У меня такое чувство, словно дверь передо мной широко распахнулась и я хочу войти в нее, раз уж выпала такая возможность.
Рейчел задрала юбку выше колен, чтобы было удобнее крутить педали и чтобы легкая прозрачная материя не попала в промасленную цепь. Одеваясь сегодня утром, она уже знала, что поедет к Салах Малик, и поэтому постаралась подобрать соответствующую одежду для дальней вечерней поездки на велосипеде. Но юбку она выбрала такой длины, которая выставляла напоказ только то, что она не без гордости могла продемонстрировать, — её лодыжки. Рейчел была молода, но давно прекрасно поняла, что в мастерской Творца ее внешности было уделено слишком мало внимания, а поэтому ей необходимо подчеркивать то привлекательное, что у нее есть. Поэтому она обычно носила такие юбки и обувь, которые демонстрировали стройность лодыжек, надеясь, что беглые взгляды прохожих не задержатся на уродливом лице.
В свои двадцать лет она вдоволь наслушалась оскорбительных слов, произнесенных в ее адрес: «кувалда», «квашня», «задница» — и, как правило, эти обидные прозвища сочетались с определением «гнусная». Ее могли обозвать «коровой», «кобылой», «свиноматкой» — тут все зависело от склонностей и вкусов обзывающих. Еще в школьные годы она была постоянной мишенью для насмешек и издевательств и уже тогда поняла, что таким людям, как она, жизнь предоставляет три способа выжить: плакать, спасаться бегством или научиться давать отпор. Она выбрала последнее, и то, что она никому не спускала обид, расположило к ней Салах Малик, которая стала ее подругой.
Лучшей подругой, думала Рейчел. И в радости и в горе. Ничто не омрачало их радости с той поры, когда им исполнилось по девять лет. А вот в последние два месяца им пришлось испытать горе. Но скоро все должно измениться, и в этом Рейчел была более чем уверена.
Вихляя из стороны в сторону, она преодолела крутой подъем на Черч-роуд, миновала погост перед церковью Святого Иоанна; поникшие от жары головки растущих на могилах цветов будто что-то внимательно рассматривали на земле. Дорога, обогнув дутой железнодорожный вокзал, стены которого покрывала глубоко въевшаяся грязь, круто шла на подъем; с трудом преодолев его, Рейчел въехала в более обустроенный район с ухоженными газонами и зелеными улицами. Эта часть города называлась районом Авеню. Семья Салах Малик жила в доме на Второй авеню в пяти минутах ходьбы от Гринсворда, большой лужайки с густой, аккуратно подстриженной травой, которая тянулась, полого спускаясь, до моря, где на берегу стояли два ряда небольших летних домиков.
Семейство Малик обитало в одном из наиболее респектабельных домов, окруженном большим садом, где под раскидистыми деревьями Рейчел и Салах поверяли друг другу свои детские тайны. Дом выглядел типично английским: из дерева и кирпича, крытый черепицей, с ромбовидными стеклами в рамах в стиле XIX века. На сработанной под старину входной двери красовались поперечные железные стяжки; многочисленные каминные трубы были точь-в-точь как на Хэмптон-Корте;[8] гараж, расположившийся у задней стены, походил на средневековую крепость.
При взгляде на дом невозможно было поверить, что он построен около десяти лет назад. Все говорило о том, что здесь живет одна из самых состоятельных семей Балфорда; никому и в голову не могло прийти, что его обитатели — выходцы из Азии, из страны муджахед-динов и мечетей.
Когда Рейчел, преодолев поребрик, въехала на тротуар, а затем передним колесом открыла калитку, лицо ее было мокрым от пота. Войдя в тень разросшейся ивы, она с удовольствием набрала полную грудь прохладного свежего воздуха и на мгновение остановилась под деревом, убеждая себя, что надо передохнуть. Она лукавила: эта пауза была необходима ей, чтобы продумать план своего визита. Рейчел еще ни разу не доводилось бывать в семье, переживающей недавнюю утрату с такой горечью, какую она видела в глазах своей подруги. Сейчас ей нужно было сообразить, как говорить об этом горе, что делать и как себя вести. Любая оплошность была бы непростительной.
Прислонив велосипед к вазону с цветущей геранью и вынув из багажной корзины коробку, Рейчел направилась к парадному входу, повторяя заготовленные фразы: «Какой ужас… Я пришла сразу же, как смогла… Я не хотела звонить, ведь по телефону всего не выразишь… Все сразу так ужасно изменилось… Я знаю, как сильно ты любила его…»
Она понимала, что все фразы, кроме последней, были правдивыми. Но вот своего будущего мужа Салах Малик не любила.
Впрочем, сейчас это не имело значения. Мертвые не могут вернуться и попросить у живых объяснения, а потому какой смысл копаться сейчас в том, что ее подруга не испытывала сильных чувств к человеку, внезапно превратившемуся из незнакомца в будущего супруга. Он все равно уже не станет мужем. А это наводит на мысль… Ну нет! Рейчел тряхнула головой, стараясь не забегать вперед. Зажав коробку под мышкой, она постучала в дверь.
Дверь открылась от первого прикосновения. И сразу же до ее слуха донеслись разговор на непонятном языке и музыка, которая, видимо, сопровождала события, происходящие на экране. Говорили, как предположила Рейчел, на урду. А фильм, по всей вероятности, был куплен по каталогу невесткой Салах. Она наверняка, как обычно, сидела сейчас перед телевизором на подушке с чашей мыльной воды на
