Фиделис Морган
Неестественный свет
К вопросу о датах
Из-за перехода с юлианского календаря на григорианский и потери в 1752 году одиннадцати дней (на что пришлось пойти, дабы завершить этот переход) кое-что может показаться современному читателю странным.
Наиболее очевидное несовпадение наблюдается при ссылке на астрологический знак Весов, вступивший тогда в свои права в начале, а не в конце сентября.
Стоит также отметить, что в конце семнадцатого века Новый год обыкновенно встречали в день Благовещения в конце марта, хотя многие тогдашние мыслители уже отстаивали революционную идею о вступлении в новый год 1 января.
Глава первая
Смешение
— Пиши… «Сегодня утром, пока часы отбивали восемь, а ночные сторожа еще спали в своих будках, достопочтенный Мармадьюк Смоллвуд затянул языком узел, который никогда не сможет развязать даже зубами. А именно — женился на обычной ковент-гарденской проститутке здесь, в часовне Флитской тюрьмы Его Величества…» Написал?
В съехавшем набок видавшем виды парике, с лицом, покрытым толстым слоем начавшей расплываться пудры, леди Анастасия Эшби де ла Зуш, баронесса Пендж, графиня Клэпхэмская, покрепче вцепилась обеими руками в решетку, чтобы удержаться на своем месте под натиском напиравшей сзади толпы.
В возрасте шестидесяти лет ее светлость оказалась в тюрьме за долги. И уже не в первый раз. Задолжала она своему аптекарю — каких-то жалких шесть шиллингов, а этому мерзавцу хватило наглости подать на нее в суд.
Когда королем был Карл,[1] все было по-другому, но этот чудесный человек уже пятнадцать лет как лежал в могиле. А Общество за это время погибло: кто угодно теперь мог стать его членом, заправляли им купцы, титул не значил почти ничего. Английского Общества больше не существовало.
И в довершение всего на троне сидел голландец. Голландец! И лилипут к тому же. Король Карл ростом был шесть футов четыре дюйма, а в этом гадком коротышке с равнин всего каких-то пять футов.
Графине нелегко было приспособиться к новому образу жизни и уж совсем невозможно примириться с этим королем. Подобно большинству англичан, она питала к голландцам отвращение. В конце концов, Англия столько лет с ними воевала, а теперь на английском престоле сидит герр ван Простофиля, известный также под именем Вильгельма Оранского.[2]
И в этом-то изменившемся Обществе, одержимом одной лишь алчностью — жаждой наживы и богатства, ее светлость оказалась вытесненной на рынок труда, где попыталась бороться за выживание.
Беря пример со многих удачливых женщин, она решила для заработка сочинять. Ее пьесу — героическую трагедию, озаглавленную «Последнее дыхание любви», — поставили в театре «Линкольнз- Инн». Дабы не попасть в неловкое положение, она подписала ее псевдонимом «Небесный Купидон». Несмотря на выдающийся актерский состав в лице Томаса Беттертона, Элизабет Барри и Энн Брейсгирдл,[3] постановка сошла со сцены на пятый день. Дохода графиня не получила никакого.
— Сгорела быстро от лондонской искры, — объяснила графиня своей подруге герцогине де Пигаль, которая не смогла посетить первое представление из-за коклюша, второе — из-за карточной игры, а последующие — под предлогом скопления газов в кишечнике и под любыми другими, какие она смогла придумать, чтобы избежать этого кошмара: два с половиной часа слушать рифмованные вирши графини.
— Молодежь! — пояснила графиня. — Сиюминутное фиглярство и фальшивый блеск юношеских причуд способны затмить наши самые изысканные речи.
— Ну и что с того! — фыркнула Пигаль. — Теперь, когда ты убедилась, что можешь написать пьесу, тебе нет нужды делать следующую попытку.
Графиня намек поняла и, оставив надежды стать новой Афрой Бен,[4] обратилась к журналистике. Она усердно строчила свои злые заметочки: пересказывала сплетни либо громила разных шарлатанов, или моды, или новые пьесы — и продавала всем, кто покупал.
Случилось так, что в тот день, когда сборщик долгов постучал в парадную дверь к леди Эшби де ла Зуш, у этой дамы как раз образовался перерыв в ангажементах, а средств не имелось практически никаких.
— Я купила это лекарство, потому что у меня начался приступ малярии, понимаете? — заорала она на судебного пристава, присланного аптекарем арестовать ее. — Он что, такой простак — думает, я могу заработать деньги во время болезни?
Один из приставов опустил на плечо ее светлости волосатую руку. Графиня руку сбросила.
— Когда я поправлюсь, тогда и смогу ему заплатить. Но в настоящий момент…
В этот момент четыре грубые руки подхватили ее и затолкали в повозку, направлявшуюся в долговую тюрьму Флит.
Где теперь графиня и обреталась.
Просидев в тюрьме сутки, графиня отнюдь не утратила присутствия духа и нисколько не смущалась окружающей обстановкой и компанией самого грязного и вонючего лондонского люда. Держалась она горделиво, уверенная в своем превосходстве: еще бы, ведь когда-то она была любовницей короля!
Доброго старого, покойного старого Карла.
Для женщины ее возраста она сохранилась прекрасно. В конце концов, большинство ее сверстниц уже умерли. Одета она была элегантно, на ее наряд, сшитый по последней моде 1670 года, пошли лучшие ткани. Беда только в том, что на дворе стоял 1699 год.
— Вот средоточие человеческой жизни! — воскликнула она, оказавшись перед воротами тюрьмы и махнув пухлой ручкой смотрителю данного заведения. — Идеальная пища для писателя. — Она грациозно шагнула в калитку. — Дайте же мне испить этой атмосферы.
Она вдохнула зловонного воздуха, насыщенного запахами вонючего пота и грязной одежды, смердящего дыхания, вылетавшего из сотен ртов с гнилыми зубами, крысиных экскрементов и человеческих испражнений, влаги, гниения и мочи, а затем провела целую ночь без сна в надежде отыскать по- настоящему пикантную новость, чтобы ускорить свое немедленное освобождение. Может, здесь окажется какой-нибудь аристократ, отбывающий наказание за долги, или известный представитель духовенства,
