умеют вовремя остановиться». Но Кардинал не чувствовал морального превосходства. С таким же успехом в тюрьму могли бы препроводить в наручниках его самого.
Над алтарем возвышался гигантский, отделанный золотом медальон, на котором было изображено вознесение Марии на небеса. Мальчиком Кардинал часто молился ей, чтобы она помогла ему стать хорошим учеником, хорошим хоккеистом, хорошим человеком, но сейчас он не молился. Он просто сидел в благоуханной пустоте храма, и этого было достаточно, чтобы пробудить в нем ощущение цельности, которое он знал ребенком и юношей. Он с точностью до часа помнил, когда утратил эту цельность, Делорм перестала за ним следить, но это не значит, что собственная совесть отпустит ему грехи.
— Извиняюсь.
Толстяк протиснулся между рядами скамей, Задев Кардинала, — довольно бесцеремонный поступок, ведь в церкви совершенно пусто. Но у людей есть свои любимые скамейки, и потом, Кардинал — чужак, а не постоянный прихожанин.
— У вас тут милая церквушка.
Квадратная фигура с трудом угнездилась рядом с Кардиналом, этакий шар из плоти, сплошная масса, лишенная шеи, запястий, бедер. Он указал на медальон Успения:
— Неплохой медальончик. Люблю храмы, а вы?
Повернувшись к Кардиналу, он улыбнулся, если можно назвать эту старательную демонстрацию зубов улыбкой. На мгновение блеснули два золотых резца и тут же пропали. Лицо мужчины, плоское и круглое, как у эскимоса, было изуродовано четырьмя парносимметричными шрамами. Ясно видимые белые рубцы шли горизонтально поперек лба и по подбородку и вертикально — по щекам. Неправильной формы, словно вдавленный внутрь нос напоминал стручок перца. Чтобы посмотреть в лицо Кардиналу, незнакомец вынужден был повернуться на девяносто градусов, при этом на правом глазу у него обнаружился черный кожаный кружок. На черном фоне какой-то остряк вывел по трафарету: «Закрыто».
Может, он из тех, кого Кардинал когда-то посадил? Тогда он должен припомнить эту тушу, словно вылепленную из глины первозданного, беспримесного злодейства.
— Жарковато для февраля. — Мужчина стянул с головы черную шапочку, обнажив идеально выбритый череп. Затем, неожиданно деликатными движениями, он снял сначала одну, потом другую перчатку и положил руки на колени. На костяшках одной руки было вытатуировано: «хрен», на другой — «тебе».
— Кики, — произнес Кардинал.
Снова сверкнули золотые зубы.
— Не думал, что ты меня вспомнишь. Давненько не видались, а?
— Извини, что не посетил тебя в Кингстоне. Сам знаешь, как это бывает. Дела…
— Десять лет — всё дела, понимаю, У меня тоже были дела.
— Понимаю. Ты настоящий художник-декоратор. Мне нравится, как ты оформил свою заплату на глазу.
— Нет, я все больше качался. Я теперь лежа триста раз штангу выжимаю. А ты?
— Не знаю. В последний раз, когда я проверял, было сто семьдесят. — Скорее ближе к ста пятидесяти, но когда беседуешь с варваром, кристальная честность ни к чему.
— Похоже, малость дрейфишь?
— С чего бы? Разве что ты мне угрожаешь. Надеюсь, что это не так, если учесть твое условно- досрочное и все такое.
Влажно блеснули золотые резцы. Кики Бальдассаро, больше известный сокамерникам как Кики Б., он же Кики-Бэби. Отец — мафиозо средней руки, много десятилетий избавлявший строительную промышленность Торонто от проблем с рабочими. Способов для этого было множество: например, посадить своего накачанного сынка в тамошнюю фирму под видом сварщика. Сварочные работы очень хорошо оплачивались, особенно если учесть, что Кики Б. и не думал появляться на стройке. Господи, прости.
Несмотря на гарантированный доход, Кики Б. был не из тех, кто сидит сложа руки. Он как раз любил поработать руками, и когда из должника требовалось выколотить деньги, а забывчивому — освежить память, он был тут как тут, готовый надавить на нужную кнопку. Кардинал припомнил теперь, что Кики Б. именно так познакомился со своим будущим боссом и духовным наставником — Риком Бушаром. Выполняя обычное задание Бальдассаро-старшего, он чересчур сильно прижал одного из подручных Бушара. Тогда сам Бушар возник у Кики на пороге и аргументировал свою позицию с помощью лома. С тех пор они стали закадычными друзьями.
— Не иначе, краном эту штуку сюда поднимали. — Кики вновь обратил внимание на Богоматерь, парящую на медальоне.
— А ты не слышал эту историю? — Кардинал расстегнул куртку. Пот стекал по груди холодными ручейками — не то от страха, не то из-за здешней отопительной системы. — Однажды вечером, как раз накануне того, как они собирались водрузить Пресвятую Деву на место, крановщик едет по дороге мимо водопадов Бёрка, слетает с шоссе и ломает руку. Канун Пасхи, лет тридцать назад или около того. Все в отчаянии, но на следующий-то день — праздник, епископ собирается приехать из самого Су, чтобы отслужить мессу. Большое торжество, а между тем, похоже, Пресвятая Дева так и просидит всю обедню в упаковке. Объявили, что нужны крановщики, — они ведь тут не растут на деревьях, как в Торонто, — и наконец нашли одного. Он согласился подъехать в пять утра, чтобы повесить медальон.
— Ясное дело, успел повесить. Пять утра, хоть три раза можно сделать.
— Штука в том, Кики, что ему так и не понадобилось это делать.
— Во как. Тоже в аварию попал?
— Никакой аварии. На другой день приезжает он в церковь, как договорились, в пять утра. Все, кому положено, уже тут как тут. И он видит, что все стоят на коленях в переднем ряду, хотя, ты же понимаешь, не все они ревностные католики. Но они все на коленях в первом ряду, с разинутыми ртами. Тогда новый крановщик смотрит вверх и понимает, почему все в таком восторге. — Кардинал показал на медальон.
— Она уже висела на месте.
Кардинал кивнул:
— Она уже там висела. Как это случилось? Когда? Никто не знает. Понятно, что было нарушено несколько законов природы, взять хотя бы закон всемирного тяготения.
— Значит, кто-то пришел ночью и ее туда поднял.
— Ну да, так все и подумали. Но никак не могли догадаться кто. Все было накрепко заперто. Кран стоит снаружи, ключей нет, они у прораба. Загадка. Они решили сохранить все в тайне, но… может, не надо мне тебе говорить, но…
— Говорить — что? Выкладывай. Нельзя начать историю, а потом взять да оборвать на середине.
— Времени-то много прошло… наверное, теперь я могу тебе сказать. Из Ватикана прислали следователя, священника, который заодно был и ученый. Единственная причина, почему им пришлось нам сообщить, — так сказать, профессиональная солидарность.
— Вишь ты, из Ватикана. И они чего-нибудь раскопали?
— Ничегошеньки. Тайна. Недаром же ее называют Богоматерь Тайн.
— Ну да. Я и забыл. Неплохая история, Кардинал. Правда, сдается мне, ты ее сам сочинил.
— Зачем бы мне? Я в церкви и не собираюсь богохульствовать. Мало ли что может случиться.
— Славная сказочка. Расскажи Питеру Гжовски. Он отличный слушатель. Вот почему он попал в телевизор.
— Он уже больше не ведет свою передачу, Кики. Пока сидишь в тюрьме, отстаешь от жизни. Знаешь, как законодательство относится к устным угрозам?
— Обидно мне, что ты мог такое подумать. Я тебе никогда не угрожал. Ты мне всегда был по нраву. До тех самых пор, пока не надел на меня браслеты. Я просто говорю, что я бы на твоем месте занервничал, если бы сидел рядом с парнем, который может запросто вырвать мне руки-ноги и положить их мне под нос.
— Забываешь, что ты гораздо глупее меня, Кики.
Из приплюснутых ноздрей со свистом вырвался воздух. Веко над глазом приспустилось.
— Рик Бушар из-за тебя получил пятнадцать лет. Десять уже отмотал. Того и гляди выйдет.
