некорректному выводу, если имеющаяся информация допускает различные толкования. Но об этом мы еще поговорим, время будет. А насчет Грушина, это совсем просто. Ваша хозяйка поклонилась мне чуть не до пола и назвала «превосходительством» — это раз. Я, как видите, на «превосходительство» никак не похож, да оным пока и не являюсь, ибо мой чин относится всего лишь к разряду «высокоблагородий» — это два. Никому кроме Грушина о своем намерении навестить вас я не говорил — это три. Ясно, что о моей деятельности господин следственный пристав может отзываться только нелестно — это четыре. Ну, а телеграф, без которого в современном сыске, согласитесь, совершенно невозможно, произвел на все ваше управление поистине неизгладимое впечатление, и умолчать о нем наш сонный Ксаверий Феофилактович никак не мог — это пять. Так?
— Так, — постыдно предал добрейшего Ксаверия Феофилактовича потрясенный Фандорин.
— У вас что, в таком юном возрасте уже геморрой? — спросил бойкий гость, переставляя микстуру на стол и усаживаясь.
— Нет! — бурно покраснел Эраст Петрович и заодно отрекся уж и от Аграфены Кондратьевны. — Это… Это хозяйка перепутала. Она, ваше высокоблагородие, вечно все путает. Такая баба бестолковая…
— Понятно. Зовите меня Иваном Францевичем, а еще лучше просто «шеф», ибо работать будем вместе. Читал ваше донесение, — без малейшего перехода продолжил Бриллинг. — Толково. Наблюдательно. Результативно. Приятно удивлен вашей интуицией — это в нашем деле драгоценнее всего. Еще не знаешь, как разовьется ситуация, а чутье подсказывает принять меры. Как вы догадались, что визит к Бежецкой может быть опасен? Почему сочли необходимым надеть защитный корсет? Браво!
Эраст Петрович запунцовел еще пуще прежнего.
— Да, придумано славно. От пули, конечно, не убережет, но от холодного оружия очень даже неплохо. Я распоряжусь, чтобы закупили партию таких корсетов для агентов, отправляющихся на опасные задания. Какая марка?
Фандорин застенчиво ответил:
— «Лорд Байрон».
— «Лорд Байрон», — повторил Бриллинг, делая запись в маленькой кожаной книжечке. — А теперь скажите мне, когда вы могли бы приступить к работе? У меня на вас особые виды.
— Господи, да хоть завтра! — пылко воскликнул Фандорин, влюбленно глядя на нового начальника, то есть шефа. — Сбегаю утром к доктору, сниму швы, и можете мной располагать.
— Вот и славно. Ваша характеристика Бежецкой?
Эраст Петрович законфузился и, помогая себе обильной жестикуляцией, начал довольно нескладно:
— Это… Это редкостная женщина. Клеопатра. Кармен… Красоты неописуемой, но дело даже не в красоте… Магнетический взгляд. Нет, и взгляд не то… Вот главное: в ней ощущается огромная сила. Такая сила, что она со всеми будто играет. И игра с какими-то непонятными правилами, но жестокая игра. Эта женщина, по-моему, очень порочна и в то же время… абсолютно невинна. Ее будто не так научили в детстве. Я не знаю, как объяснить… — Фандорин порозовел, понимая, что несет вздор, но все же договорил. — Мне кажется, она не такая плохая, как хочет казаться.
Статский советник испытующе взглянул на молодого человека и озорно присвистнул:
— Вон оно что… Так я и подумал. Теперь я вижу, что Амалия Бежецкая — особа и впрямь опасная… Особенно для юных романтиков в период полового созревания.
Довольный эффектом, который эта шутка произвела на собеседника, Иван Францевич поднялся и еще раз посмотрел вокруг.
— За конурку рублей десять платите?
— Двенадцать, — с достоинством ответил Эраст Петрович.
— Знакомая декорация. Сам так жил во время оно. Гимназистом в славном городе Харькове. Я, видите ли, вроде вас — в раннем возрасте остался без родителей. Ну, да это для оформления личности даже полезно. Жалованье-то тридцать пять целковых, согласно табели? — опять без малейшего перехода поинтересовался статский советник.
— И квартальная надбавка за сверхурочные.
— Я распоряжусь, чтобы вам из особого фонда выдали пятьсот рублей премиальных. За усердие и перенесенную опасность. Итак, до завтра. Приходите, будем работать с версиями.
И дверь за удивительным посетителем закрылась.
Управление сыскной полиции и в самом деле было не узнать. По коридорам деловито рысили какие-то незнакомые господа с папками подмышкой, и даже прежние сослуживцы ходили уже не вперевалочку, а резво, подтянуто. В курительной — о чудо — не было ни души. Эраст Петрович из любопытства заглянул в бывшую буфетную, и точно — вместо самовара и чашек на столе стоял аппарат Бодо, а телеграфист в форменной тужурке посмотрел на вошедшего строго и вопросительно.
Следственный штаб расположился в кабинете начальника управления, ибо господин полковник со вчерашнего дня был от дел отставлен. Эраст Петрович, еще немного бледный после болезненной процедуры снятия швов, постучался и заглянул внутрь. Кабинет тоже изменился: покойные кожаные кресла исчезли, вместо них появилось три ряда простых стульев, а у стены стояли две школьных доски, сплошь исчерченные какими-то схемами. Похоже, только что закончилось совещание — Бриллинг вытирал тряпкой испачканные мелом руки, а чиновники и агенты, озабоченно переговариваясь, тянулись к выходу.
— Входите, Фандорин, входите, не топчитесь на пороге, — поторопил заробевшего Эраста Петровича новый хозяин кабинета. — Залатались? Вот и отлично. Вы будете работать непосредственно со мной. Стола не выделяю — сидеть все равно не придется. Жалко, поздно пришли, у нас тут была интереснейшая дискуссия по поводу «Азазеля» из вашего рапорта.
— Так есть такой? Я не ослышался? — навострил уши Эраст Петрович. — А то уж боялся, что примерещилось.
— Не примерещилось. Азазель — это падший ангел. У вас по Закону Божию какая отметка? Про козлов отпущения помните? Так вот, их, если вы запамятовали, было два. Один во искупление грехов предназначался Богу, а второй — Азазелю, чтоб не прогневался. У евреев в «Книге Еноха» Азазель учит людей всякой дряни: мужчин воевать и делать оружие, женщин — красить лицо и вытравливать плод. Одним словом, мятежный демон, дух изгнанья.
— Но что это может значить?
— Один коллежский асессор из ваших московских тут целую гипотезу развернул. Про тайную иудейскую организацию. И про жидовский Синедрион рассказал, и про кровь христианских младенцев. У него Бежецкая получилась дщерью Израилевой, а Ахтырцев — агнцем, принесенным на жертвенный алтарь еврейского бога. В общем, чушь. Мне эти юдофобские бредни по Петербургу слишком хорошо знакомы. Если приключилась беда, а причины неясны — сразу Синедрион поминают.
— А что предполагаете вы, … шеф? — не без внутреннего трепета произнес Фандорин непривычное обращение.
— Извольте взглянуть сюда. — Бриллинг подошел к одной из досок. — Вот эти четыре кружка наверху — четыре версии. Первый кружок, как видите, с вопросом. Это самая безнадежная версия: убийца действовал в одиночку, и вы с Ахтырцевым были его случайными жертвами. Возможно, маньяк, помешанный на демонизме. Тут мы в тупике, пока не произойдет новых сходных преступлений. Я отправил запросы по телеграфу во все губернии, не было ли похожих убийств. В успехе сомневаюсь — если б такой маньяк проявил себя раньше, я бы об этом знал. Второй кружок с буквами АБ — это Амалия Бежецкая. Она безусловно подозрительна. От ее дома вас с Ахтырцевым легко могли проследить до «Крыма». Опять же бегство. Однако непонятен мотив убийства.
— Сбежала, значит, замешана, — горячо сказал Фандорин. — И получается, что белоглазый никакой не одиночка.
— Не факт, отнюдь не факт. Мы знаем, что Бежецкая самозванка и жила по подложному паспорту. Вероятно, авантюристка. Вероятно, жила за счет богатых покровителей. Но убивать, да еще руками такого ловкого господина? Судя по вашему донесению, это был не какой-нибудь дилетант, а вполне профессиональный убийца. Каков удар в печень — ювелирная работа. Я ведь был в морге, Ахтырцева осматривал. Если б не корсет, лежали б там сейчас и вы, а полиция считала бы, что ограбление или пьяная драка. Но вернемся к Бежецкой. Она могла узнать о происшествии от кого-то из челяди — «Крым» в нескольких минутах ходьбы от ее дома. Шуму было много — полиция, разбуженные зеваки. Кто-то из прислуги или, скажем, дворник опознал в убитом гостя Бежецкой и сообщил ей. Она, резонно опасаясь полицейского дознания и неминуемого разоблачения, немедленно скрывается. Времени у нее для этого предостаточно — ваш Ксаверий Феофилактович нагрянул с ордером лишь на следующий день после полудня. Знаю-знаю, вы были с сотрясением, не сразу пришли в сознание. Пока диктовали донесение, пока начальство в затылке чесало… В общем, Бежецкую я объявил в розыск. В Москве ее, скорее всего, уже нет. Думаю, что и в России нет — шутка ли, десять дней прошло. Составляем список бывавших у нее, но это по большей части весьма солидные люди, тут деликатность нужна. Серьезные подозрения у меня вызывает только один.
Иван Францевич ткнул указкой в третий кружок, на котором было написано ГЗ.
— Граф Зуров, Ипполит Александрович. Очевидно, любовник Бежецкой. Человек без каких-либо нравственных устоев, игрок, бретер, сумасброд. Тип Толстого-Американца. Имеются косвенные улики. Ушел в сильном раздражении после ссоры с убитым — это раз. Имел возможность и подстеречь, и выследить, и подослать убийцу — это два. Дворник показал, что домой Зуров вернулся только под утро — это три. Мотив, хоть и хилый, тоже есть: ревность или болезненная мстительность. Возможно, было что-то еще. Главное сомнение: Зуров не из тех людей, кто убивает чужими руками. Впрочем, по агентурным сведениям, вокруг него вечно вьются всякие темные личности, так что версия представляется перспективной. Вы, Фандорин, именно ею и займетесь. Зурова разрабатывает целая группа агентов, но вы будете действовать в одиночку, у вас хорошо получается. Подробности задания обговорим позже, а сейчас перейдем к последнему кружку. Им я занимаюсь сам.
Эраст Петрович наморщил лоб, пытаясь сообразить, что могут означать буквы НО.
— Нигилистическая организация, — пояснил шеф. — Тут есть кое-какие приметы заговора, да только не иудейского, а посерьезней. Потому, собственно, я и прислан. То есть, конечно, меня просил и князь Корчаков — как вам известно, Николай Ахтырцев сын его покойной дочери. Однако здесь все может оказаться очень даже непросто. Наши российские революционеры на грани раскола. Наиболее решительным и нетерпеливым из этих робеспьеров надоело просвещать мужика — дело долгое, кропотливое, одной жизни не хватит. Бомба, кинжал и револьвер куда как интересней. Я жду в самое ближайшее время большого кровопролития. То, что было до сих пор — цветочки. Террор против правящего класса может стать массовым. С некоторых пор я веду в Третьем отделении дела по самым оголтелым и законспирированным террористическим группам. Мой патрон, Лаврентий Аркадьевич Мизинов, возглавляющий корпус жандармов и Третье отделение, дал мне поручение разобраться, что это в Москве за «Азазель» такой объявился. Демон — символ весьма революционный. Тут ведь, Фандорин, судьба России на карту поставлена. — От обычной насмешливости Бриллинга не осталось и следа, в голосе зазвучало ожесточение. — Если опухоль в самом зародыше не прооперировать, эти романтики нам лет через тридцать, а то и ранее такой революсьон закатят, что французская
