едва увидев в дверях пришедшего глубоко за полночь посетителя, посоветовал ему заглянуть через сутки или двое, чтобы спокойно поговорить. Гунтер спросонья уловил только необычное имя — Калькодис, но почему-то решил, что оно арабское или мавританское.
Сэр Мишель, оскорбленный в лучших чувствах посиделками в волчьей яме, дулся несколько дней подряд и наводил феодальные порядки — скорее из вредности, нежели по злости. Новому «оруженосцу» приходилось осваивать ремесло. Чистка лошади. Надраивание вооружения хозяина до лунного блеска. Практическое освоение хороших манер и языка. Если с норманно-французским положение дел обстояло более-менее сносно, то с манерами…
— Как обратиться к графу? — устало спрашивал сэр Мишель.
— А как я узнаю, что это граф? — вздымал брови оруженосец, выслушав перевод Гунтера. — И смотря в какой обстановке обращаться! Ежели в королевском дворце — это одно, а в борделе — совсем другое…
Этого Гунтер переводить не стал.
— Графа узнаем по гербу, — втолковывал рыцарь. — Ты, как дворянин, обязан знать гербы благородных семейств Нормандии, Аквитании и Франции…
— Ой, а можно я не буду дворянином? — глумливо застонал Серж. — Просто слугой? Как Планше у мсье д'Артаньяна?
— Д'Артаньтяна? — почесал в загривке сэр Мишель. — Артаньян у нас в Гаскони, это Аквитания. Не помню такой семьи. А ты-то их откуда знаешь, на дороге грабил?
Гунтер едва сдерживал смех. Адаптация шла полным ходом. Если рыцарь требовал пойти налево, Казаков из принципа шел направо, если ему задавали вопрос, отвечал десятью своими, и вообще вел себя крайне непринужденно, заявив Гунтеру, что ему всегда был близок образ солдата Швейка, заветам какового он и будет следовать. А первым делом…
— Гунтер, мы взрослые люди, — этот разговор завязался как-то вечером. Господа оруженосцы занимались грубым физическим трудом в виде порубки двор для отца Колумбана, сэр Мишель отсутствовал, отправившись с папенькой и приехавшими в гости к Фармерам соседями на охоту, а святой отшельник незадолго до заката отправился в деревню, принимать роды.
— Взрослые, — подтвердил германец, пытаясь говорить на норманно-французском. — А также совершеннолетие и обладающие всей ответственностью перед законом и доказанной дееспособностью… И что?
— Взрослые люди не могут долго жить отшельниками, — без всяких обиняков выдал Казаков.
— Го-осподи, — Гунтер воткнул топор в колоду и вытер рукавом лоб. — И этот туда же, мало мне Мишеля! Какое счастье, что Дугал Мак-Лауд уехал, вот было бы веселье на всю округу! Успокойся, в радиусе ближайших пятидесяти километров публичные дома отсутствуют как данность. И потом, такая форма… э-э… обслуживания в нынешние времена категорически не приветствуется.
— В любом и каждом романе о Средневековье, — Сергей ударил лезвием по полешку так, что только щепки полетели, — в несметных количествах наличествуют сговорчивые крестьянские девицы, любезные к скучающим господам служанки или, на худой конец, ждущие утешения вдовы.
— Ты читал неправильные романы, — буркнул германец, но вдруг его голову посетила до неожиданности оригинальная мысль. Зачем искать что-то на стороне, когда искомый объект находится буквально в нескольких минутах ходьбы от землянки отца Колумбана? Если уж мессир Казаков решил развлечься — будет ему развлечение. Надолго запомнит.
— Вот тебе… — Гунтер залез в плоский кожаный кошелечек, висевший на ремне, и вытащил серебряный полупенсовик с профилем короля Генриха II Английского. — Вот тебе два фартинга или полпенса. Кстати, давно пора научиться разбираться в здешней денежной системе. Топай в замок, дрова я сам дорублю. Оденься поприличнее — вон, мой колет возьми. Придешь, скажешь на воротах, что новый оруженосец Мишеля, он о тебе уже там натрепался. Спросишь Сванхильд, она на кухне работает. Дашь ей монетку, а дальше сами договоритесь.
Радостно насвистывавший Казаков исчез между деревьев, взяв направление к возвышающемуся на холме темному кубу замка Фармер.
Гунтер прекрасно понимал, что сотворил злую шутку. Сванхильд, первая шлюха округи, представляла собой дородную высокорослую гром-бабу — нечто среднее между танком «Колоссаль» и медведицей в период течки. Ему посчастливилось пообщаться с ней месяц назад (между прочим, с подачи сюзерена, чтоб его…) и эта встреча до сих пор не выходила из памяти. Сванхильд была женщиной солидной, но слишком уж темпераментной.
Когда стемнело, явился отец Колумбан, радостно объявил, что у жены кузнеца в Антрене родилась крепенькая здоровая двойня, и это в добавление к еще четырнадцати детям. Германец мысленно посочувствовал кузнецу, но вскоре догадался, что если все дети живы и здоровы, значит, отец и мать могут обеспечить им пропитание и нормальную жизнь. В семьях вилланов новорожденные умирали часто (впрочем, также, как и семьях благородных), потому отцы с матерями и старались максимально приумножить свое потомство, дабы в будущем было кому передать дом, хозяйство и надел земли, арендованный у мессира де Фармера-старшего.
Казаков не возвращался.
После восхода луны заглянул Мишель — уставший, вспотевший, но довольный охотой. Рыцарь сгрузил на порог дома отца Колумбана небольшого кабанчика, собственноручно забитого пикой на охоте, какое-то время ушло на разделку тушки…
— Где это чудовище? — неприязненно поинтересовался рыцарь, быстро работая окровавленным ножом.
— Сын мой! — возмутился отец Колумбан, созерцавший, как трудятся его гости. — Как насчет того, чтобы возлюбить ближнего своего? Почему ты сердишься? Если наш новый друг не такой, как мы, то это не значит, что к нему нужно плохо относиться.
— Возлюбить ближнего, — хмуро проворчал сэр Мишель. — Где встречу, там и возлюблю… чем- нибудь тяжелым. Простите, святой отец. Так все-таки, где он?
— Ушел с визитами, — ухмыляясь под нос, сообщил Гунтер.
— По бабам, что ли? — моментально догадался рыцарь и, глянув на хитрую физиономию Гунтера, вдруг прыснул. Рука пошла менее ловко, лезвие ножа задело пузырек крови в свиной туше, и выплеснулся маленький фонтанчик черной густой жидкости. — Ты куда его отправил? Я догадался?
— Догадался, — кивнул германец. — Ты надо мной однажды пошутил, теперь настала моя очередь. Если утром твой замок обрушится, а на его месте мы обнаружим груду головешек — извиняйте. Серж и Сванхильд…
— Одни грешные помыслы! — вздохнув, прохрипел святой старец. — Хотя… Эх, мессиры, зная Сванхильд много лет…
Отец Колумбан почему-то рассмеялся. Не будучи ханжой или дутым святошей, он прекрасно понимал, что у каждого свой путь — у священника один, а у мирянина совсем другой. К тому же молодость есть молодость.
Мишель уехал домой — любезничать и куртуазничать, благо сосед, барон де Бриссак, привез с собой не только свору и соколиную охоту, но и бледноликую дочурку четырнадцати лет на выданье. Собственно, она предназначалась отнюдь не наследнику семейства Фармер, а его младшему брату, но отказать себе в удовольствии провести время в галантных беседах с благородной девицей сэр Мишель не мог.
Казаков не возвращался.
…Явление героя состоялось под утро.
Святой Колумбан еще спал, а Гунтер, по старой привычке проснувшийся с самым рассветом, выбрался к колодцу умыться и набрать воды в котел. Вскоре его внимание привлекли отчетливо слышавшиеся в полусоннем утреннем лесу звуки шагов и громкое щебетанье грудного женского голоса. Германец замер, как статуя римского императора, и по его лицу поползла широченная улыбка.
— Я, милый, уж прости, дальше не пойду, — рокотала Сванхильд, и вскоре за стволами деревьев нарисовались два силуэта. — Тут божий человек живет, не буду его тревожить. На вот тебе.
— Мерси, — голос Казакова. Звук долгого поцелуя. Затем хихиканье и треск веток — это Сванхильд, как всегда, с целеустремленностью продирающегося по джунглям носорога отправилась восвояси.
