В тот час придет расплата, монсеньор… Excusez-moi, вы мерзость, монсеньор… О будь же, будь ты проклят, монсеньор… — Распятий бренный сор… — Ибелин с трудом выговорил эти слова. — Вашего Лоррейна следует отдать под церковный суд и сжечь за подобные песни!
— Ничего подобного, — возмутился маркграф. — Это не богохульство, это предсказание. Теперь-то вы понимаете?
— Нет, — отозвался бывший Иерусалимский король.
— Я в точности знаю, — медленно, с расстановкой, чтобы собеседник всей душой уяснил суть, произнес Конрад Монферратский, — что лангедокский пророк никакой не сумасшедший, не обманщик и не еретик. Он просто владеет данным Господом талантом смотреть в грядущее. Это подтверждали и рыцари Ордена Храма, и все, с кем я разговаривал в Безье. У меня есть основания верить тамплиерам. Рыцари озабочены видением столь печального будущего. Вспомните: «И на один костер взойдут и Папа, и король». Ветер разносит золу сожженных храмов. Безбожие и ересь обуяли мир, над которым царит Князь Тьмы.
— Пришествие Антихриста? — раскрыл рот Ибелин. — Ваша светлость, я верю всему, что вы сказали, ибо вы никогда меня не обманывали. Пусть Лоррейн — пророк, пусть его мрачные предсказания сбудутся, но… На все — Божья воля. Все в этом мире происходит по Его велению. Если так предопределено, то мы должны лишь покориться.
— Покориться Антихристу? — вспылил маркграф. — Никогда! Если я могу предотвратить его появление на свет — я это сделаю. Теперь вы понимаете, что подтолкнуло меня к замыслу, который мы сейчас осуществляем?
— …Только лишь подтолкнуло, — после напряженной паузы заметил Ибелин. — Вы задумали изменить мир только из-за слов бродячего предсказателя?
— Не совсем… Я не знаю, благо это или проклятье, но я вижу, что, если ничего не изменится, мир к которому мы привыкли, уйдет безвозвратно. Вы правильно сказали, барон — если наш заговор провалится, Иерусалимское королевство погибнет, а христиан сбросят в море. Столетие борьбы крестоносцев за Палестину обернется поражением. Я привык к этой земле и не хочу ее оставлять. Я хочу, чтобы Папа оставался в Риме, а король — на троне.
— И в то же время желаете посадить на трон Франции наследников давно исчезнувшей династии, — буркнул Генрих фон Ибелин. — Может быть, я ошибаюсь, но я не могу верить этим людям. После гибели короля Дагоберта Меровинги изменились. И, по-моему, не в лучшую сторону. Вам, ваша светлость, не кажется, что пророчества последнего куплета песни этого пройдохи Лоррейна исполнятся как раз тогда, когда пчелы Меровингов закроют своими крыльями лилии потомков Карла Великого?
— Меровингам, семье де Транкавель, даны особые умения, — ответил на это Конрад. — И я думаю, что если Господь позволит нам вернуть корону людям, коим она принадлежала изначально — наследникам Хлодвига и Клотильды, благословленных Святым Ремигием, ничего страшного из этого не выйдет. Я уверен, что Меровинги, которых обидела Церковь, примирятся с Римом. Все вернется. Попомните мои слова, Ибелин, все вернется. Древнее право возобладает над грубой силой Карла Мартелла и ошибкой Папы Захария. И мир предсказаний Лоррейна будет не таким мрачным.
— Но если менестрель, о котором вы мне рассказали, — проворчал Ибелин, — окажется обманщиком, я его найду и прикончу своими руками. Нет, вы только подумайте — «И Ангел Тьмы на Лангедоль извергнет глад и мор»! Франция[65] — чужое для меня королевство, но я не хотел бы видеть его опустошенным…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Paint it Black
2 октября 1189 года, день. Мессина, королевство Сицилийское. — Шевалье, мы же договорились — правду в обмен на правду. Мне неприятно говорить такое дворянину, которым, вы, безусловно, являетесь, но о своем происхождении вы лжете.
— А вам есть разница?
— Есть. Скажите что-нибудь на языке русских княжеств.
— Poshel v zadnitsu, stariy perdun.
— Не понимаю… Между прочим, я прожил два года в гостях у владетеля города Галич, Владимира. Произношение сходное, но слова мне неизвестны.
Казаков подумал и изрек:
— Паки, паки. Иже херувимы. Ох ты гой еси. Житие мое.
Ангерран де Фуа наклонил голову и посмотрел на Казакова, словно добрый психиатр, разговаривающий с пациентом, страдающим параноидальным бредом, осложненным парамнезией. По крайней мере, так показалось Сергею.
— Не то. Ладно, сударь. Не желаете отвечать — перетерплю. Но учтите, я знаю восемь европейских языков и не меньше дюжины разных диалектов. С герцогом Владимиром Галицким я говорил вполне свободно… Все, что я от вас услышал, не походит ни на один известный язык.
Разумеется. Наречие, используемое сейчас на Руси, отличается от разговорного русского языка, окончательно сложившегося только в XVIII веке, так же, как визгливый итальянский говор от высокой латыни. Древнерусский для Казакова на слух воспринимался бы как сербский или чешский языки — понятны отдельные слова, но не смысл фразы.
Ангерран продолжал наседать:
— Эти необычности наводят на размышления, правда? Не беспокойтесь, я ничего не расскажу Элеоноре. Просто логические умозаключения. Лучше поведайте, какие страны и города лежат к востоку от Иерусалима?
— Дамаск, Багдад, Киркук, Исфахайн, — блеснул Казаков эрудицией, будучи уверенным, что эти древние города наверняка существуют в двенадцатом веке. Следовательно, подловить его не на чем. Старый хрен устроил настоящий допрос с пристрастием. — Чуть севернее — Алеппо, Мосул и Конья.
— Я вами восхищен, шевалье, — покачал головой престарелый Ангерран. — Великолепно. Это если учесть, что вы ни слова не понимаете по-арабски и сами мне заявили, будто никогда не ездили в Святую землю. Боюсь, даже самые образованные монахи не назвали бы и половины перечисленных вами городов. Они знают Иерусалим, поселения на побережье, принадлежащие христианам, и только.
— Чего вы от меня домогаетесь? — искренне возмутился Казаков. — Если вы не хотите, чтобы я служил вам — Бога ради! Поверьте, у меня есть свой рыцарь…
— Сюзерен, — ласковейшим тоном поправил Ангерран де Фуа. — У нас никогда не говорят «свой рыцарь». Благородный человек принадлежит только себе, королю и Богу. Видите, даже на норманно- французском вы разговариваете с ошибками. Слово «домогаетесь», между прочим, обозначает непристойные устремления. Главные правила языка вы затвердили, но тайны построения фраз от вас пока ускользают. Происхождение неясно. Не представляете себе простейших вещей, о которых слышал и ребенок, но в то же время сверкаете познаниями много повидавшего и ученого человека. Вас отрекомендовала королева Элеонора Аквитанская, чьим словам я верю, как своим — и в то же время она не удосужилась рассказать мне вашу родословную. Следовательно, таковая ей неизвестна. Слухи распространяются всегда и в любом королевстве с быстротой крыльев коршуна, Сицилия не исключение. Я
