снег. Эмзил и Кара складывали дрова между опорами, как я им показал, а Сем и Диа играли рядом. Я нашел хорошие толстые бревна и порубил на чурбаки.
— Они будут долго гореть, если положить их на тлеющие угли, — пояснил я Эмзил. — Сбереги их для самых холодных ночей, когда выпадет много снега и наступят сильные морозы. А до тех пор бери те, что поменьше, и все, что удастся найти самой.
— Я уже пережила здесь одну зиму и знаю, что нужно делать, — сдержанно ответила Эмзил.
— Наверное, ты знаешь лучше меня, — угрюмо согласился я.
Я проработал все утро, и рубашка липла к телу, несмотря на холодный ветер, дувший с пропитанных дождем холмов. Мое нутро терзал страшный голод, и я больше не мог его выносить. Я расправил плечи и потянулся, а затем прислонил топор к колоде для рубки дров.
— Ты куда собрался? — с подозрением в голосе спросила Эмзил.
— На охоту, — решительно сообщил я.
— С чем? — спросила она. — И на кого?
— С пращей, на что получится, — ответил я. — Кролики, птицы, мелкая дичь.
Она покачала головой и поджала губы, явно полагая, что я собираюсь зря потратить время, когда вполне мог бы рубить дрова. Однако, проработав все утро, я понял, что мне необходимо нечто более существенное, чем водянистый супчик. Против воли я начал думать о еде и неожиданно услышал голоса перекликающихся птиц.
— А ты это умеешь? — неожиданно спросила меня Эмзил. — Убивать птиц пращей?
— Посмотрим, — ответил я. — Когда-то умел.
Я стал толще, чем в детстве, и к тому же собирался охотиться в незнакомой местности. Лучшее время для охоты — рассвет и закат, а сейчас стоял день. Сначала я отправился в лес, где стволы деревьев мешали моему замаху, а мелкие ветки останавливали снаряды. Тогда я решил попытать счастья на склоне холма за городом, где от деревьев остались лишь пни. Здесь мне повезло больше, и я попал в голову кролику, который из глупого любопытства встал на задние лапы, рассматривая меня.
Не слишком крупная добыча, но Эмзил вполне удовлетворил и этот успех. Она и дети собрались вокруг меня, пока я разделывал тушку и нарезал мясо на куски. Когда Эмзил унесла его в дом, чтобы приготовить, я тщательно выскреб шкурку и растянул ее на доске сушиться.
— Береги ее от дождя, — сказал я. — Когда она высохнет, она станет жесткой. Тебе нужно будет ее обработать, медленно скатывая, пока она снова не станет мягкой. Тогда ты получишь шкурку с мехом. Если сшить вместе четыре или пять штук, получится меховое одеяло для малышки.
Я сохранил сухожилия с задних лап кролика и показал их Эмзил.
— Из них получаются лучшие силки. Я видел в округе много кроличьих следов. Если каждый вечер ставить пару-тройку таких ловушек, у тебя на столе постоянно будет мясо.
— Они слишком умные, — покачав головой, возразила она. — Я видела кроликов, на рассвете и вечером. Но мне не удалось поймать ни одного, а из моих ловушек они убегают.
— А какие ты делала ловушки?
— Я рыла ямки в земле, чтобы они туда падали. Весной я поймала пару крольчат, но остальные быстро научились их обходить.
Моя улыбка обидела Эмзил, и я быстро стер ее с лица.
«Она ничего не знает ни про охоту, ни про кроликов», — подумал я про себя.
Умения, приобретенные ею в городе, здесь оказались бесполезными. Это не ее вина, и мне не следовало смотреть на нее свысока из-за этих попыток. Но я все равно чувствовал свое превосходство.
— Мы сделаем очень тонкие силки, почти незаметные. И я покажу тебе, как узнать, где кролик поднимает голову, когда выходит на тропу из кустов. Там лучше всего вешать силки, чтобы убить его быстро и без мучений.
— Крольчата, которых я поймала, были живыми. Я хотела посадить их в клетку, чтобы разводить, как люди в городах разводят голубей, но… — Она посмотрела на детей. — Иногда мясо сегодня важнее, чем возможность получить его завтра.
Я кивнул. Она была права. Если сделать силки по всем правилам, у нее появится постоянный источник мяса.
— Возможно, мне удастся сделать и такую ловушку, — предложил я.
— Поставим и те и другие, — твердо решила она.
Следуя за ней и детьми в дом, я был весьма доволен собой. Кролик тушился с картошкой и луком в горшке, стоявшем на краю очага у огня. Аромат мяса ударил мне в ноздри, и я едва не потерялся в нем. Но неожиданно я увидел, что мои сумки раскрыты, а вещи аккуратно разложены на полу вокруг них.
— Нашла то, что искала? — спросил я, не сдержав холодности в голосе.
Эмзил встретила мой взгляд, ее щеки слегка порозовели. Но я видел, что она не чувствует за собой вины.
— Да. Вещи для стирки и починки, — гордо задрав подбородок, ответила она. — Я посчитала это честной платой за то, что ты нарубил нам дров и принес кролика. Еще я нашла там соль и взяла немного для мяса. Поскольку ты будешь есть вместе с нами, я решила, что в этом нет ничего плохого. Ты считаешь иначе?
Мне это не понравилось. Все, что у меня было в этом мире, лежало в моих сумках, включая мой дневник и деньги. Не самая благородная часть моего существа решила при первой же возможности проверить, на месте ли они. Эмзил смотрела мне прямо в глаза. Я вздохнул. Она хотела лишь добра и вела себя честно. Странствия делают человека подозрительным.
— Это застало меня врасплох.
— Мне хотелось это для тебя сделать. — Из того, как она расставила ударения, стало ясно, что есть и другие вещи, которых она для меня делать не хочет. — Моя мать была хорошей портнихой, и она выучила меня. Она шила для некоторых знатных семей в Старом Таресе. Она знала, как сделать так, чтобы одежда годилась для… дородных мужчин. А я с раннего детства сидела рядом с ней. Я могу перешить твою одежду, чтобы она стала удобнее. Тогда ты сможешь рубить дрова, не опасаясь, что лопнут швы.
Почему же мне было так трудно это произнести?
— Спасибо. Я буду тебе крайне признателен.
Думаю, дело было в том, что мне хотелось, чтобы она видела во мне не просто жирного чужака, который мечтает забраться к ней в постель. Должен признаться, что в чем-то она угадала правильно. Не в том смысле, что я был от нее без ума или старался ей понравиться. Она казалась мне симпатичной, хотя и измученной жизнью, к тому же женщиной, первой, помимо моей сестры, рядом с которой я провел некоторое время за прошедшие несколько недель. Я говорил себе, что это все. Она близко, и я испытываю честную похоть. Мужчине нечего этого стыдиться, пока он не навязывает себя женщине. Такова природа мужчин.
Этот вечер получился более уютным и менее принужденным. Ужин был куда существеннее, и мы снова завершили его чаем, хотя и без сахара. Эмзил рассказала мне свою историю накануне, а я не собирался посвящать ее в свою, поэтому говорили мы мало. Комната освещалась только отблесками огня в очаге, и мы рано отправились спать. Я лежал на полу, завернувшись в одеяло, и старался не думать о ней, теплой, мягкой и такой близкой. Несмотря на мою суровую подготовку к солдатской жизни, эта семья жила в более тяжких условиях, чем все, что мне до сих пор доводилось испытывать. Никаких вечерних забав для детей, никаких книжек со сказками или музыки, никаких игрушек, не считая тех, что они
