ему отпустить тяги, и все мертвые просто попадали бы там, где стояли. Но делать этого не собирался. И даже не знал как.
Встав на ноги, Гориан потянулся, разминая дрожащие руки и ноги, потрогал свою кожу и, оттянув вырез тоги, посмотрел вниз. На груди добавилось пятен и каких-то наростов, бледно-зеленых, бурых, пурпурных. Противно, но что поделаешь. Чтобы направлять энергию, приходится отфильтровывать все нечистые примеси. Но ничего, все это рассосется. Его тело обновится. Он Восходящий, он владыка стихий, а не их добыча. Гориан знал, что он должен испытывать усталость, но чувствовал себя бодрым и живым как никогда. Рин-Хур встал с кровати, направился к подставке для доспехов и молча начал одеваться. Экономные, старательные движения. Правда, не совсем естественные, как у марионетки. Гориан улыбнулся.
— Наслаждайся новой жизнью, мой принц. Это та самая жизнь, которая была предопределена для тебя с тех пор, как ты присоединился ко мне.
Он повернулся к двери в прихожую и позвал:
— Предводитель Рунок! — Татуированный урод явился на зов, следом вошел и предводитель Тидиол. — Готовься возглавить свою армию. Она будет ждать тебя снаружи.
— Благодарю за честь, мой господин. Будут ли каркулас поддерживать процесс?
— Когда в этом возникнет необходимость. Предводитель Тидиол, скоро наступит время создать войско и для тебя. — Гориан направился к двери. Ему вдруг отчаянно захотелось почувствовать на лице свежий воздух. — Они там, наверху, на дороге и у утеса. Некоторым удалось ускользнуть, пока я отдыхал, но остальным, полагаю, пора встать в наш строй.
ГЛАВА 30
— Ему не больно, — сказал Дахнишев.
— Больно мне, — хрипло отозвался Роберто.
— Дел Аглиос, это на тебя не похоже.
Рассвет близился. Сотни людей уже избежали смерти, уйдя наверх через перевал, остальные маялись внизу, не зная, выпадет ли им шанс. Их товарищи в боевом охранении ждали выступления цардитов. Кавалерия была наготове. Все получили приказы и понимали, что и когда делать.
Дахнишев и сопровождающие его лекари и мечники, обходя раненых, исполняли ужасный долг — обрывали жизнь тех, у кого все равно не было надежды выдержать дорогу. У убитых, чтобы они не пополнили вражеские ряды, отрубали ноги. Без сомнения весь этот кошмар навсегда запечатлится в памяти всех, кто так или иначе к нему причастен. И тех, кого пощадила судьба, и тех, кому пришлось принимать страшные решения.
— Может быть, — промолвил Роберто, охлаждая лоб брата влажной салфеткой. — Но у меня было время проанализировать свои действия, и я пришел к выводу, что я виноват. Ты можешь говорить что угодно, но в свое время именно от меня, как командующего, зависело, жить или умереть Гориану. И я позволил убедить себя в том, что его можно оставить в живых. Помилуй меня Бог, Дахнишев, что я наделал!
— Проявил милосердие, не более того. Показал, что ничто человеческое тебе не чуждо, а непогрешимых людей не бывает.
— Может быть, но одно дело, когда чьи-то ошибки вредят ему самому, а другое — когда влекут за собой гибель множества ни в чем не повинных людей и грозят гибелью стране.
Чувство вины жгло Роберто изнутри, и он не только не пытался погасить это пламя, но и всячески разжигал его, вновь и вновь вспоминая события десятилетней давности, сделавшие возможным сегодняшний кошмар. Все это время они неумолимо двигались навстречу неизбежному и были слепы.
— Оттого что ты казнишь себя, Роберто, нет никакого проку, — тих произнес Дахнишев.
— А что мне еще остается, друг мой?
— Не зли меня, Роберто. Твоя боль понятна, а вот безнадежность в твоем голосе — уж извини, нет. Что ему остается, а? Остается показать, что Конкорд не падет. Что ты объединишь всех уцелевших и нанесешь ответный победный удар.
Роберто покачал головой.
— Будущее, вот оно, лежит здесь. И оно умирает. Он умирает. Прости, Адранис.
Дахнишев схватил лицо Роберто в ладони и повернул к себе, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Я не хочу этого слышать, Роберто! И не допущу, чтобы это слышали мои легионеры. Ты нужен нам! Не впадай в уныние. Тем более сейчас. Прежде ты никогда не опускал рук, и я скорее умру, чем допущу, чтобы ты сдался на сей раз. Ты понял меня?
— А кто ты такой? Мой отец? Чего ради ты взялся поучать меня, как вести себя и что чувствовать?
Дахнишев кивнул и отстранился. Он встал, пересек палатку и стал возиться со своими инструментами, звякая ими и раскладывая в кожаные футляры, предназначенные для подъема.
— Извини, Дахнишев. Это произошло нечаянно. Прости меня.
— Пришло время исполнить то, ради чего ты здесь, Роберто, — сказал Дахнишев внезапно охрипшим голосом — Питье, которое ты дал ему, остановит его сердце. Твердо решил сделать это лично? Не поручить кому-то другому?
— Это было бы окончательным предательством, правда? Он мой брат.
Старый хирург кивнул.
— Я буду снаружи.
Роберто проводил его взглядом и повернулся.
— Вот мы и остались вдвоем, братишка. — Слезы безудержно заструились по его щекам. Он сунул руку под рубашку Адраниса, чтобы пощупать сердечный ритм. Сердце еще билось, слабо и неровно. — И почему тебе было суждено погибнуть, Адранис? Это я должен был первым совершить путешествие в объятия Бога. И ждать тебя там, чтобы встретить лишь через долгие годы. Почему Всеведущий призвал тебя первым?
Сердце Адраниса остановилось. Роберто приподнял его тело и прижал к себе, рыдая в плечо.
— До свидания, брат. Весь Конкорд будет оплакивать тебя, но ничье горе не сравнится с моим.
Казалось, Роберто прижимал его к себе целую вечность. Тело еще оставалось теплым, ощущалось как живое, и тем страшнее и постыднее казалось то, что предстояло сделать. С сокрушенным сердцем он опустил Адраниса на койку и отступил. На полу рядом с досками, которые предстояло подложить под шею и колени Адраниса, лежал топор.
Роберто наклонился, поднял деревянные плашки, подсунул одну под шею, другую под ноги и уставился на топор. Рот наполнила горькая желчь.
— Клянусь именем Дел Аглиос, — прошептал он, — ты заплатишь за это, Гориан Вестфаллен. За это и за все, что ты совершил.
Роберто опустился на колени, поцеловал лезвие топора, помолился о его остроте и,
