— Что вы видели?
— Она вбежала с криками «Помогите!», потом увидела профессора, оттолкнула городовых и тут же выскочила! — рассказывал ротмистр с жаром.
— А в чем тут ее вина? — спокойно спросил Ванзаров.
— Да хотя бы… — начал Джуранский и вдруг замолчал.
— Так что же, Мечислав Николаевич? — настаивал сыщик.
— Вы меня запутали… — признался помощник.
— И не думал! Ведь если Фаина сама столкнула профессора в прорубь, зачем убийце было так рисковать и лезть в пасть волку, то есть в полицейский участок?
— Она хотела убедиться, что профессор мертв…
— Допустим. А могла она за то кратчайшее время, почти секунды, понять, мертв Серебряков или нет?
— Честно говоря, она ничего не могла понять. — Джуранский вздохнул.
— Что можно увидеть за несколько секунд?
— Лицо!
— А зачем Фаине надо было увидеть его лицо?
— Чтобы узнать, что это — профессор!
— То есть она не была уверена, кого притащили Щипачев и городовой? — не отступал сыщик.
— Выходит, так…
— Почему Фаина была не уверена, что это — Серебряков?!
— Этого я не пойму, — грустно проговорил Джуранский.
— Но ведь это очевидно! Мечислав Николаевич, голубчик, смелее…
— Только одно: Бронштейн не убивала профессора… — нехотя произнес ротмистр.
— Конечно! Она увидела на льду мужчину, похожего на Серебрякова, испугалась и решила проверить, что не ошиблась. Вот и все! Был ли у Фаины какой-нибудь иной, чем у Валевской, повод убить Марию Ланге и профессора?
— Думаю, нет. Ведь ей тоже были нужны деньги для революции.
— Конечно! А на чем держалась уверенность Серебрякова, что Марию убила Фаина?
— Она осталось с Ланге в ночь убийства.
— А вы помните утверждение профессора, что он якобы был на новогоднем балу Бестужевских курсов?
— Само собой! Я сам проверял! — с гордостью сказал Джуранский.
— Почему он соврал?
Ротмистр резко остановился:
— Да ведь профессор, как пить дать, был под сомой, и ему могло и не такое примерещиться!
— И что из этого следует? — вкрадчиво спросил Ванзаров.
— У нас нет ни мотивов, ни улик против Бронштейн! — выдал пораженный Джуранский.
— Браво, ротмистр! — без всякой иронии сказал Ванзаров. — Бронштейн, как и Валевска, пошла против своих опекунов из Особого отдела, и все ради того, чтобы убить профессора?! Это — абсурд! Следовательно, мы полагаем, что ни Хелена, ни Фаина не совершали — ни вместе, ни по отдельности — двух убийств. Что из этого следует?
— Что профессор сам убил Марию в беспамятстве, а потом наложил на себя руки. Других вариантов нет.
— И при этом вынес из квартиры все личные вещи и фотографии, но оставил на самом видном месте улику — скатерть-домотканку?
— Да, как-то странно… — согласился Джуранский.
— Значит, и эта идея не годится. Кто же тогда является настоящим преступником?
— Кто-то четвертый! — неожиданно сказал Джуранский.
— Вот именно! — обрадовался Ванзаров. — Я это окончательно понял во время допроса Валевской. Она наговаривала на Бронштейн и пугала следы, только ради того, чтобы мы не догадались о еще одном, скрытом от нас, участнике этих событий. Как, впрочем, поступила и Фаина.
— А ведь и правда… — задумчиво проговорил ротмистр.
— Все указывает на это! — очень серьезно сказал Ванзаров. — Во-первых, исчезновение ключа из кармана Марии Ланге. Ни Фаине, ни Валевской он был не нужен. Ключ взял тот, кто планировал скрытно пробраться в квартиру профессора. Во-вторых, тело Ланге было брошено возле дома. Преступник явно рассчитывал на быстрое обнаружение трупа. Это сразу бросало бы тень на профессора. Кроме того, нанесло ему тяжелую моральную рану. Мы видели, как искренне Серебряков был привязан к Ланге. Что скажете, ротмистр?
— Железная логика, — согласился Джуранский.
— Это далеко не все! В ночь первого убийства дворник Пережигин был беспробудно пьян. В ночь второго — спал как младенец. Совпадение?
— Не похоже…
— Конечно! А вы можете представить, что Бронштейн или Валевска будут общаться с дворником и подпаивать его?
— Да он их на дух не переносил! — с удовольствием подтвердил ротмистр. — Филеры сообщали, что Степан непечатно обзывал барышень…
— Еще вопрос: зачем преступник вынес все вещи профессора?
— Он хотел что-то скрыть…
— Не что-то, а след, который мог вывести на сому! Именно поэтому из блокнота профессора были вырваны важнейшие страницы, а сам Серебряков должен был исчезнуть в Неве! Преступник сделал все, чтобы никто не приблизился к соме! Не зря ведь он дважды пытался поджечь дачу Серебрякова! А кто трижды телефонировал мне с угрозами?
— Наверняка этот неизвестный! — поддержал ротмистр.
— Конечно! Ведь Фаина и Хелена сильно удивились, когда я их об этом спрашивал. А кто напоил сомой саму Бронштейн?
— Точно — не Валевска!
— Следовательно, неизвестный не только уничтожил по заранее продуманному плану Ланге и профессора, но и держал в своих руках дам-революционерок. Не было никакой случайности и путаницы. Не было никакой мистической мести бога Сомы людям, посмевшим разбудить его. Все заранее спланировано! Включая угрозы мне! А теперь самое главное… — Ванзаров выдержал короткую паузу.
— Кто убийца? — быстро вставил ротмистр.
— Поначалу я думал, что все это творение рук господ Макарова или Герасимова, — тихо признался Ванзаров. — Уж очень похож почерк: устроить провокацию и самим ее раскрыть. Но, пообщавшись с этими господами лично, я понял: они не имеют никакого представления о соме. Узнав о таинственном изобретении профессора, но не догадываясь, в чем его суть, они, на всякий случай, внедрили к Серебрякову агентов. Однако кто-то их опередил. Поэтому для нас самый важный вопрос — что этот «кто- то» собирается сделать с сомой?
— Не знаю, — честно признался Джуранский.
— А я знаю! — Ванзаров резко остановился и посмотрел на помощника. — Истинный убийца хорошо был знаком с идеей Серебрякова о создании нового мира и сам решил создать его. Только без всякой романтической чуши.
— Вы думаете, неизвестный нам преступник хочет получить легендарную силу бога Сомы? — тревожно спросил Джуранский.
— Я думаю, он хочет устроить нечто большее. Когда спорынья попадает в хлеб… — Ванзаров вдруг запнулся и уставился на рекламную тумбу на углу Театральной площади, до которой они незаметно дошли. Он не мог оторваться от рекламного плаката: русская красавица в кокошнике предлагала с подноса бутылочки пива «Калинкин».
— Мечислав Николаевич, а кто производит больше всего пива в Петербурге? — напряженно спросил Родион Георгиевич.
