приличной, — ответила дама, задумавшись о своем. Фотография получилась превосходная. Самое ценное в ней то, что она имеет сходство с моим нынешним обликом. Всякий, кто узнает меня по ней, становится моим другом на всю жизнь. Кроме того, — добавила она с улыбкой, — к людям, спасающим мне жизнь, я не испытываю иных чувств, кроме дружеских.
Я ничего не ответил: надо было как можно скорее закончить перевязку руки и плеч Елены. Та уже посинела от холода и не могла сдержать дрожи.
Мария Легард одобрительно посмотрела на мою работу.
— Вижу; вы действительно кое-чего поднахватались, доктор… э…
— Мейсон. Питер Мейсон. Друзья зовут меня Питером. — Питер так Питер. А ну, Елена, живо облачайтесь. Пятнадцать минут спустя мы были уже в лагере. Джекстроу пошел распрягать и привязывать собак.
Мы с Джессом помогли обеим женщинам спуститься по крутой лестнице в нашу берлогу. Но, оказавшись внизу, я тотчас же позабыл и о Марии Легард, и о Елене, пораженный представшей мне картиной. Гнев и тревога на лице Джосса, стоявшего рядом, сменились выражением ужаса. То, что он увидел, касалось каждого из нас, но Джосса в особенности.
Раненый летчик лежал там же, где мы его оставили. Остальные стояли полукругом у камелька. У их ног валялся большой металлический ящик. Это была рация, наше единственное средство связи с внешним миром. Я плохо разбираюсь в радиоаппаратуре, но даже я, как и остальные, понял — и мысль эта обожгла меня кипятком, — рация безнадежно испорчена.
Глава 3
Воцарилась гробовая тишина. Лишь полминуты спустя я сумел заговорить. А когда заговорил, голос мой звучал неестественно тихо в неестественной тишине, нарушаемой лишь стуком анемометра.
— Великолепно. Действительно великолепно. — Медленно обведя взглядом присутствующих, я ткнул пальцем в изувеченную рацию. — Что за идиот сделал это? Кому пришла в голову такая гениальная мысль?
— Да как вы смеете, сэр! — Побагровев от гнева, седовласый «полковник» шагнул ко мне. — Попридержите свой язык. Мы не дети, чтобы с нами…
— Заткнись! — произнес я спокойно, но, по-видимому, в моем голосе было нечто такое, от чего он, стиснув кулаки, умолк. — Ну, так кто мне ответит?
— Пожалуй… пожалуй, виновата я, — выдавила стюардесса. Ее лицо, на котором неестественно ярко выделялись широкие брови, было таким же бледным и напряженным, как и. тогда, когда я впервые увидел ее. — Я во всем виновата!
— Вы? Единственный человек, который должен знать, как важна для нас рация? Ни за что не поверю!
— Боюсь, вам придется поверить, — уверенным негромким голосом сказал мужчина с рассеченной бровью. — Возле передатчика никого кроме нее не было.
— Что с вами случилось? — поинтересовался я, увидев, что рука у него в крови и ссадинах.
— Заметив, что рация падает, я попытался подхватить ее. — Криво усмехнувшись, мужчина добавил:
— Зря старался. Увесистая штуковина, черт бы ее побрал.
— Вот именно. Но все равно спасибо. Руку перевяжу вам попозже. — Я снова повернулся к стюардессе. Но даже ее бледное исхудалое лицо и виноватое выражение глаз не смогли утишить моего гнева и, по правде говоря, страха. По-видимому, рация рассыпалась у вас прямо в руках?
— Я уже сказала, я виновата. Только я опустилась на колени рядом с Джимми…
— Каким еще Джимми?
— Джимми Уотерман — помощник командира самолета. Я…
— Помощник командира? — прервал я ее. — Выходит, радиооператор помощник командира?
— Да нет же. Джимми пилот. У нас три пилота. Бортрадиста в экипаже нет.
— Нет? — начал было я, но задал другой вопрос:
— А кто же тот человек, который остался в помещении для отдыха? Штурман?
— В составе экипажа нет и штурмана. Гарри Уильямсон бортинженер.
Вернее, был бортинженером.
Ни бортрадиста, ни штурмана… Многое изменилось за эти несколько лет, после того как я совершил трансатлантический перелет на борту «Стрейтокрузера». Не интересуясь больше составом экипажа, я кивнул в сторону разбитой рации:
— Как это произошло?
— Вставая, я задела стол, ну и… рация и упала, — неуверенно закончила она.
— Ах вот как, упала, — недоверчиво повторил я. — Передатчик весит полтораста фунтов, а вы его запросто смахнули со стола?
— Я его не роняла. Ножки у стола подвернулись.
— У него нет никаких ножек, — оборвал я ее. — Только кронштейны.
— Значит, кронштейны сорвались. Я взглянул на Джосса, который прикреплял стол и устанавливал рацию.
— Могло такое случиться?
— Нет, — категорически возразил он.
Снова в жилом блоке воцарилась тишина. Напряжение, от которого все чувствовали лишь неловкость, стало почти невыносимым. Но я понял, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, а только повредят. Рация разбита. Это конец.
Ни слова не говоря, я отвернулся, повесил на гвозди меховую одежду, снял защитные очки и рукавицы.
— Давайте взглянем на вашу голову и руку, — обратился я к мужчине с рассеченной бровью. — На лбу у вас довольно неприятный порез. Оставь пока рацию в покое, Джосс. Свари сперва кофе, да побольше. — В эту минуту я увидел только что спустившегося по трапу Джекстроу, который тоже с изумлением воззрился на разбитый передатчик. — Знаю, Джекстроу, знаю. Потом тебе объясню, хотя и сам толком не понимаю, как это случилось, Будь добр, принеси несколько пустых ящиков из склада продуктов, чтобы было на чем сидеть. И бутылку бренди прихвати. Нам всем он окажется как нельзя кстати.
Едва я начал обрабатывать рану, как к нам подошел тот самый любезный молодой человек, который помогал мне спустить вниз раненого помощника командира. Посмотрев на него, я понял, что, возможно, он не настолько уж и приветлив, каким показался мне вначале. Я бы не сказал, что у него было враждебное выражение лица, но холодный оценивающий взгляд глаз выдавал в нем человека, знающего по опыту, что сумеет справиться с любой ситуацией — как благоприятной, так и нет.
— Послушайте, — начал он без лишних слов, — не знаю, кто вы и как вас зовут, но мы благодарны вам за все, что вы для нас сделали. Весьма вероятно, мы вам обязаны жизнью. И признаем это. Нам также известно, что вы исследователь и приборы вам чрезвычайно необходимы. Так ведь?
— Так. — С этими словами я плеснул на рану йоду. Но пострадавший обладал выдержкой и даже глазом не моргнул. Затем посмотрел на говорившего.
Такого не следует сбрасывать со счета. За этим умным лицом скрывались жесткость и упорство. Подобные качества не прививаются в привилегированном колледже, который наверняка окончил этот молодой человек. — Хотите еще что-нибудь прибавить?
— Да. Мы полагаем… Виноват, я полагаю, что вы слишком грубы с нашей стюардессой. Вы же видите, в каком состоянии бедная девушка. Согласен, вашей рации каюк, и вы вне себя от злости. Но к чему срывать на ней свою злость? Все это время мой собеседник говорил спокойно, не повышая голоса. Радиопередатчик — вещь заменимая. И этот будет заменен, обещаю вам. Через неделю, самое большее через десять дней,
