В самом деле, каково это: иметь жену, от которой родятся львы и пантеры? Он представил себя дрессировщиком, который каждый день входит в клетку, держа в руках хлыст и кусок сырого мяса.
– Кроме всего прочего, я ещё и очень состоятельная невеста, – проворковала соблазнительница. – Триста тысяч приданого!
– Меня бы устроило и десять. Больше твоя д-долина не стоит, – несколько охрипшим голосом ответил он, думая, что такой девушке приданое вообще ни к чему.
Она резко отстранилась.
– Зато меня не устраивает жених, которого устроили бы десять тысяч! Выбирай: я и триста тысяч или пошёл к чёрту!
Втягиваясь в роль дрессировщика, Эраст Петрович щёлкнул воображаемым хлыстом:
– Это ты выбирай. Я и честная сделка – или п-пошла к чёрту.
Львица с рычанием (не фигуральным, а самым что ни на есть настоящим) бросилась на него, норовя впиться ногтями в лицо – он едва успел перехватить её запястья.
Заизвивавшись в его сильных руках, мисс Каллиган хотела лягнуть обидчика коленом в пах и даже подняла ногу, но удара так и не получилось. Стройная нога замедлила движение, высоко поднялась, до отказа натянув шёлковую юбку, и обхватила Фандорина сзади.
Никогда ещё барышни в шёлковых платьях не вели себя с Эрастом Петровичем подобным образом. От неожиданности он расцепил пальцы.
Воспользовавшись свободой, Эшлин крепко обняла его и впилась в губы то ли поцелуем, то ли укусом – разобрать было трудно, но без крови не обошлось. Этот привкус лишь придал лобзанию остроты.
– Нет? – шепнула она, на миг отстранившись.
– Нет, – ответил он. – Или честно, или никак.
– Идиот!
Последовал новый поцелуй, неистовей и продолжительней первого.
Прервавшись, чтобы глотнуть воздуха, мисс Каллиган сказала:
– Неплохо. Такого растяпы в мужья мне не надо, но для «стоянки на одну ночь» сгодишься.
Фандорин не сразу понял, что означает one night stand, а когда догадался, скосил глаза на каминные часы.
Пять минут одиннадцатого. У Стара и Корка Каллигана встреча назначена на три. Успеть можно – спасибо телеграфу.
Ты что?! – взвился Разум. Уходи, пока цел! Эта хищница в самый разгар объятий перегрызёт тебе горло. За триста-то тысяч?
Второй Поводырь, Дух, отмалчивался. Госпожа Каллиган для него интереса не представляла.
Эраст Петрович попробовал возразить Первому Поводырю: если объятья будут качественными, не перегрызёт.
Но такого оппонента разве переспоришь? Значит, она сделает это, когда объятья закончатся, парировал Разум и, конечно, был на сто процентов прав.
Надо уносить ноги, сказал себе Фандорин.
Но Эшлин припала к нему, от её упругого тела исходили жар и трепет. На эту волшебную вибрацию немедленно отозвался третий из Поводырей, растолкавший и заслонивший двух остальных. В голове мелькнула истинно российская, абсолютно неконфуцианская максима «эх, была не была!», и Фандорин бесстрашно ринулся навстречу самому рискованному приключению всей своей жизни.
Перед концом света
Смелым людям часто снятся страшные сны. Наяву человек такого склада привык подавлять страх усилием воли, но по ночам, когда контроль ослабевает, из наглухо замурованного подземелья памяти выползают картины, от которых храбрец просыпается в ледяной испарине.
У Фандорина было три повторяющихся кошмара, который преследовали его год за годом: оторванная рука с обручальным кольцом; разделённое надвое девичье лицо – одна половина ангельски-белая, другая дьявольски-чёрная; и ещё один сон, более позднего происхождения, быть может, самый жуткий из всех.
Всякий раз одно и то же: сначала мутная молочная пелена – то ли снежная буря, то ли густой туман. Затем сквозь белый фон начинает проступать рябоватая поверхность, которая вскоре превращается в кусок грубой ткани. С каждым мгновением видимость делается все лучше, будто чья-то рука наводит окуляр на резкость.
На серой рогоже, каждое волоконце которой отчётливо видно, лежит тщательно спелёнутый младенец. Его пухлое личико ясно и спокойно. Солнце освещает безмятежные черты, окрашивая сомкнутые реснички золотом. На кончике вздёрнутого носика лежит и не тает красивая пушистая снежинка. Эраст Петрович тянет руку, чтоб её смахнуть, и тут из крошечной ноздри выползает жирный белый червь…
Здесь неизменно следовало судорожное пробуждение, и дрожащие пальцы никак не могли нащупать на столике спички.
Фандорин садился на кровати, закуривал и изгонял Эфиальта, демона скверных снов, единственно возможным способом: заставлял себя вспомнить, как всё было на самом деле.
Смотрел на тлеющий в темноте кончик сигары, но видел не красный огонёк, а белую реку, серебряный лес по её берегам, чёрные комья мёрзлой земли, из-под которой тихо-тихо доносится ангельское пение…
Успокоиться и заснуть получалось лишь под утро, да и то не всегда.
