Мария Душиньская прибыла в больницу чуть позже и нашла Шукальского в его кабинете. Он облокотился о стол и сложил пальцы так, что они напоминали шпиль церкви.
– Входя в больницу, я видела, как вышел этот немецкий парень, – сказала она. – Наверное, вы ему все объяснили.
– Да, и еще рассказал о возможных последствиях. Похоже, он воспринял все очень правильно. Если учесть, на что он идет и какое наказание его подстерегает в гестапо, думаю, он все отлично понимает. Наверно, Ганс Кеплер сильный духом человек.
– Но вам он не нравится.
Шукальский удивленно посмотрел на свою ассистентку, пораженный тем, что она сделала столь точное наблюдение.
– Нет, не нравится. Разве это заметно?
Она кивнула.
– Я удивилась бы, если бы он вам понравился. После всего того, в чем он замешан, мне он тоже не нравится. Но мы должны помочь ему.
– Мария, не поймите меня превратно. Я помогаю не Кеплеру. Я помогаю полякам, которых он мог бы убить, вернувшись в Освенцим. Пошли, время делать обход.
Оба врача завершили привычные больничные обязанности к десяти часам и пошли в лабораторию, где Леман Брюкнер корпел над утренними лабораторными образцами. Он пожелал им обоим доброго утра обычным сухим, безразличным голосом и продолжал работать с реактивами и пробирками.
Доктор Душиньская изучила агаровую пластинку в инкубаторе и сразу убедилась, что плотные круглые и полукруглые колонии на краю пластинки являются бациллами протеуса.
Взяв у нее пластинку, Шукальский зажег бунзеновскую горелку на лабораторном столе. Затем он достал новую агаровую пластинку из холодильника и положил ее на стол рядом с горелкой. Взяв тонкую проволочку для размазывания и нагрев ее крохотный круглый кончик до желтого цвета, он дал ему остыть, понимая, что любые остаточные бактерии на палочке теперь уничтожены. После этого Шукальский открыл чашку Петри с бактериями и осторожно коснулся палочкой того места, которое, как им с Марией казалось, было покрыто бациллами протеуса. Затем он провел по новой агаровой пластинке иглой для посева микроорганизмов. Удовлетворенный результатом, он закрыл чашку Петри и поставил ее в инкубатор.
– Наверно, появился очень важный пациент, раз вы оба здесь выполняете лабораторную работу?
Они оба взглянули на Лемана Брюкнера.
– Никакого важного пациента нет, Брюкнер, – беспечно откликнулся Шукальский, вдруг осознав, как неосторожно они поступили. – Просто научное любопытство. – Он включил улыбку. – Вы же знаете, что врачи за народ.
Худое лицо Брюкнера осталось бесстрастным, и он продолжил работу.
Повернувшись к лаборанту спиной, чтобы тот не видел, чем она занята, доктор Душиньская размазала образец бактерий по центру предметного стекла и провела его сквозь пламя бунзеновской горелки, чтобы сгустить их. Пока она работала, Шукальский подошел к Брюкнеру, взглянул на то, что делает лаборант, и некоторое время беседовал с ним о больном, анализами которого занимался Брюкнер.
Мария поместила предметное стекло под микроскоп. Она взглянула через окуляр, отрегулировала сначала осветительное зеркало и, наконец, фокус. Когда микробы отчетливо возникли в поле зрения, на ее лице появились признаки волнения.
– Доктор Шукальский, – сказала она, едва сдерживая волнение, – пожалуйста, вы не посмотрите на это?
– Да, конечно.
Когда он заглянул в окуляр и увидел красные, слегка изогнутые, похожие на стержни организмы, у него дрогнуло сердце.
– Они явно похожи на то, что мы ожидали, – пробормотал он.
Оба врача некоторое время приводили в порядок место, где работали, затем поместили образцы в инкубатор, распрощались с Брюкнером и покинули лабораторию. Оба пришли в кабинет Шукальского и не промолвили ни слова, пока за ними не закрылась дверь.
Ян откашлялся и сказал:
– Боюсь, мое любопытство взяло верх над здравым смыслом. Отныне нам придется вести себя предельно осмотрительно.
Мария кивнула, и в комнате наступила тишина, пока оба раздумывали над достигнутыми результатами. Шукальский догадался, что семена, которые в его сознании заронил отец Вайда, прорастали всю ночь и теперь захватили весь его мозг. И, как бы он ни старался избавиться от фантастической идеи, она лишь еще больше цеплялась за его сознание: «Эпидемия тифа».
– Ян, – Мария отошла от окна и посмотрела ему прямо в глаза, – мне в голову пришла идея.
– Да?
– С Кеплером у нас может получиться. Возможно, вполне возможно, что у вас получится убедить нацистов в том, что он заболел тифом. А немцы таковы, что не захотят иметь с ним ничего общего, если действительно поверят в это. И у меня возникла мысль…
– Продолжайте.
– Она возникла сегодня рано утром, пока я шла в больницу. Я подумала, как легко можно спасти Кеплера. А затем я спросила себя: «Нельзя ли других спасти таким же образом?»
Шукальский не мог скрыть своего изумления.
– Других!
