меньше продукт, но тем проще его присвоение.
Только высокая политическая и гражданская культура народа, суммированная в гибких и устойчивых политических институтах, может позволить ему пользоваться экономическими плодами свободы, и, наоборот, народ отсталый в политическом отношении всегда должен будет ради сохранения своей целостности довольствоваться грубой тоталитарной властью, полурабским состоянием и бедностью.
Нет никаких оснований считать, что эта закономерность утратит силу в условиях наступающей индустриальной эры. Насколько мы можем судить, человек остается все тем же существом, жаждущим расширения своего я-могу, напрягающим все духовные и физические силы, когда перед ним возникает надежда на такое расширение, и сникающим, когда эта надежда испаряется, когда он видит, что, сколько ни трудись, ничего, кроме мизерного оклада, обеспечивающего лишь, самое необходимое, не получишь. Теми же остаются и правительства с их постоянной нуждой в средствах и готовностью отнимать у трудового человека все то, что они не в силах добыть разумной организацией народного хозяйства. Казалось бы, развитие техники и потребность в высококвалифицированной рабочей силе должны ограничивать возможности сужения социальных я-могу, не допускать возвращения рабства, но та же техника дает в руки центральной власти небывалые ранее средства для создания системы принуждения, для организации бесконтрольного распоряжения всем продуктом народного труда. Выход на международную торговую арену немедленно обнаруживает огромное экономическое превосходство тех государств, где труд свободен, но правительствам государств несвободных достаточно уделить лишь малую толику своих обширных средств на создание системы дезинформации, чтобы скрыть экономическое отставание не только от народа, но порой и от самих себя и достигнуть блаженного неведения Екатерины Второй, полагавшей, что — у нее всякий селянин имеет курицу к обеду.
Поэтому нам следует расстаться наконец с иллюзиями и перестать надеяться, что промышленный прогресс и научно-техническая революция сами собой вывезут нас к какой-то новой свободной и богатой жизни. Свобода в индустриальном мире будет стоить так же дорого, как и раньше, и доставаться будет по- прежнему лишь тому народу, который знает ей настоящую цену и готов платить ее. Над народом же, боящимся тягот и опасностей свободы, всегда будет висеть угроза рабства, называемого теперь всеобщей трудовой повинностью, нищеты, восхваляемой как преодоление «экономизма», круглосуточного полицейского надзора, оснащенного всеми средствами радио- и телемеханики и выдаваемого за неусыпную отеческую заботу.
3. Социальное я-могу и распорядительная функция
С того момента, как некое Мы преодолеет рубеж, отделяющий кочевое состояние от оседло- земледельческого, жизнь начинает ставить перед ним десятки и сотни новых задач, требующих многократного усложнения социальной структуры.
Главным кормильцем становится земля — значит, кто-то должен следить за тем, чтобы она не лежала невозделанной, чтобы усердно обрабатывалась и каждый год давала достаточный урожай.
Урожай оказывается в теснейшей зависимости от орошения — значит, кто-то должен наблюдать за уровнем воды в реках, за состоянием плотин и каналов, за своевременным и правильным распределением воды.
Со всех сторон можно ждать нападения врагов — значит, кто-то должен в любой момент быть готов выступить в поход, а кто-то проследить, чтобы доля работы воинов была выполнена другими членами Мы.
Для защиты от нападений нужно возводить стены и крепости — кому-то придется овладеть строительными знаниями и руководить работами.
Города и крепости должны быть связаны между собой — кто-то должен распоряжаться прокладкой дорог.
Западная часть страны нуждается в товарах восточной, на севере не растет то, что растет на юге, — кто-то должен перевозить эти товары сушей и морем.
Для дальних плаваний требуются большие корабли — кому-то надо научиться строить их, а кому-то вести через морской простор к намеченной цели.
И так, до бесконечности дробясь и множась, эти новые задачи вызывают к жизни особую, социальную группу — класс распорядителей.
Всякий человек, обладающий правом решать, что, из чего, в каком количестве следует, производить, а затем — кому, когда, по какой цене продавать, оказывается тем самым причастным к исполнению распорядительной функции.
Естественно, любому распорядителю должно быть обеспечено социальное я-могу более обширное, чем рядовому члену Мы. Прежде всего его следует избавить от необходимости трудиться наравне с другими, чтобы он имел досуг для получения специальной информации и всякого рода обработки ее, то есть для обдумывания, планирования, отдачи распоряжений, проверки их исполнения. Во-вторых, ему должно быть предоставлено, право распоряжаться другими людьми, направлять их усилия в ту или иную сторону, воздействовать «кнутом и пряником» на нерадивых. Наконец, более обширное я-могу само по себе должно служить, стимулом, гарантирующим рвение распорядителя, ибо никакой особой сосредоточенности, целеустремленности и отдачи энергии не могли бы мы ждать от человека, которому нечего терять, который остается равен всем прочим. Недостаток же энергии у одного распорядителя может оказаться чреватым для Мы гораздо большими экономическими потерями, чем лень и безволие десяти работников.
Чем более развитым оказывается хозяйство оседло-земледельческого Мы, тем больше в нем ячеек и звеньев, тем многообразнее функции, исполняемые различными распорядителями, тем подробнее и мельче становится их специализация, тем разветвленнее иерархия. Но как бы ни было велико число профессий, разрядов и чинов, описывающих класс распорядителей, по способу обеспечения социального я-могу их всегда можно разбить на две принципиально отличные категории:
1. Я-могу распорядителя целиком отнесено к должности, посту, занимаемому человеком, может быть отнято у него центральной властью и предоставлено другому — служебное я-могу.
2. Я-могу распорядителя целиком отнесено к личности, право собственности строго охраняется, даже центральная власть не смеет покушаться на то, чем владеет человек, — частнособственническое я-могу.
Любое Мы, существующее ныне или ушедшее в далекое прошлое, формировало класс распорядителей, используя обе эти категории в различных сочетаниях. И хотя примеры полного торжества одной или другой довольно редки, следует рассмотреть их отдельно, чтобы оценить преимущества и недостатки каждой.
Какая из категорий лучше, эффективнее — об этом и в жизни, и в теории, то словом, то оружием спорят несколько тысячелетий. Послушаем аргументы обеих сторон.
Во-первых, скажут сторонники служебной формы распорядительства, уже из чисто абстрактных рассуждений ясно, что человек, находящийся на службе, будет гораздо более послушным и исполнительным распорядителем, чем частный владелец. Его значительное я-могу обеспечено только занимаемым постом, поэтому он больше всего на свете будет бояться потерять его и постарается служить верой и правдой. Если все распорядительные должности находятся в руках центральной власти, человеку, раз опорочившему себя, очень трудно будет впоследствии найти хорошее место; естественно, ему не останется ничего другого, как изо всех сил стараться быть безупречным, не вызывать неудовольствия начальства. Повиновение становится высшей добродетелью, а это, в свою очередь, позволяет правительству пронизать все тело Мы, каким бы большим оно ни было, чуткой чиновничье-административной сетью, получать своевременные сообщения из самых отдаленных областей, передавать распоряжения, контролировать все стороны общественной жизни.
То, что выглядит так убедительно в теории можно подтвердить и десятками исторических примеров.
Самая могучая и древняя цивилизация — египетская — в течение первых пяти династий вообще не имеет понятия о частной собственности. Ирригационные сооружения, добыча камня и руды, руководство
