— Хорошо учиться может каждый, стоит только захотеть.
На этом Васькин рассказ пока и окончился.
Тая вздохнула:
— Бывают же люди…
И Володя тоже вздохнул:
— А говорят, она шкуру спускает.
Васька хмуро проговорил:
— Дураки говорят. А я теперь сам из своей шкурки вылезу, а всем докажу…
ВАСЬКА ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ
Настало утро. Ничего не изменилось, а Володе казалось, будто все кругом не такое, как было вчера, будто он вырос за одну ночь и у него прибавилось силы и отваги. Его сначала удивило, что в классе никто не замечает этого, а потом он понял, что и все в классе изменились и притихли. Все стали очень вежливые и какие-то гордые за то, что именно у них такая учительница, которая никогда не оставит своих учеников в беде.
И все очень старались, чтобы все было если уж не отлично, то хотя бы хорошо. И чтобы Мария Николаевна поняла, как ее любят все и уважают.
Конечно, за Васькой все так ухаживали, будто он для всех стал родным и самым близким человеком.
Непонятно только, как все узнали, что произошло? Сам Васька никому не рассказывал, и Володя не рассказывал, и Тая говорит, что никому ни словечка не сказала. А все равно все узнали и только делали вид, что никто ничего не знает.
Пока Васька жил у Марии Николаевны, все о нем очень беспокоились и хлопотали, чтобы определить его в интернат. Всем хотелось пристроить Ваську, но ничего из этого не получилось, потому что в интернате не было места.
А Васька теперь очень хорошо учился и образцово вел себя. Он никому не рассказывал, каково ему живется на новом месте, но видно было, что неплохо. Его часто встречали на улице с малышом в коричневой шубке, подпоясанной красным пояском.
Васька подружился с маленьким Павлушкой с того самого вечера, когда Мария Николаевна впервые привела его к себе домой. Он относился к Павлушке, как к младшему брату: любил его, но держал в строгости, и Павлушке нравилась именно эта братская любовная строгость. Он без разговоров выполнял все Васькины распоряжения. Никто в доме не располагал такой властью — ни бабушка, ни мать, ни отец. А Васька только скажет, как Павлушка готов сделать все: съесть что дают, лечь спать без разговоров, умыться, даже не вздохнув при этом.
Но недолго продолжалась такая тихая жизнь.
Один раз, когда Володя бежал в школу, его остановил Капитон. Он вышел из своей калитки и прохрипел:
— Постой-ка, студент!
Если бы он даже и не позвал, то Володя все равно бы остановился — такой необыкновенный предстал перед ним Капитон. На нем была очень старая, затрепанная стеганка; брюки, которые как будто нарочно сшили из одних заплат; шапка, очень облезлая, с потрескавшимся кожаным верхом; и все это густо заляпано известкой и пятнами разноцветных красок. В руке он держал ведерко, из которого торчали кисти.
— Чего шарики-то растопырил? — удушливо рассмеялся Капитои. — Это мне и самому удивительно, как скоро меня перевоспитали. Васька там как?
— Ничего…
— Пошли, нам по дороге. Я тут временно на строительство пристроился. Маляром. Золотое дело — пролетарии всех стран! Так что Ваське скажи, пусть прекратит, домой пусть вертается. Лупить, скажи, не стану. У нас теперь другая мода пойдет.
— Ладно, скажу, — пообещал Володя, недоверчиво поглядывая на Капитоновы толстые ежовые щеки.
— Это ты правильно, — лениво заговорил Капитон, волоча ноги по утоптанному снегу, — правильно делаешь, что мне не веришь, сомневаешься. А ты никому не верь, вот и будешь житель. Человек любит обмануть другого человека для своей выгоды. А есть некоторые дураки и так обманывают, для удовольствия. Обманул — вроде это он в театр сходил. Вот этого не надо…
— Не все же обманывают, — возразил Володя.
Капитон лениво согласился:
— А кто же говорит, что все. Если все обманывать начнут, тогда кого же обманешь? Так скажи Ваське-то.
Володя передал Ваське приглашение отца, ничего не сказав насчет обмана. Но Васька и сам все понял, как надо.
— Придуривается, — поморщился он, — да мне наплевать. В интернате все равно места для меня никто не приготовил.
— Значит, ты теперь домой?
— Куда же еще…
— А у Марии Николаевны что же?
Васька строго, как взрослый, проговорил:
— Пожил и хватит. Там, понимаешь нет, — я к товару нагрузка.
Володя не понял. Васька объяснил:
— Ем я много. Стараюсь поменьше, а все равно не получается. Бабушка-то все замечает: говорит — ты ешь, ешь, не стесняйся. А в первые дни не говорила. Понял?
— Ясно. А Мария Николаевна?
— Молчит. Да ты не думай, удерживать не станет.
Но все было совсем не так. Мария Николаевна не хотела отпускать Ваську и советовала пожить у нее, хотя бы до суда. И он согласился, но Капитон очень настаивал, чтобы сын вернулся домой. Он надевал свой парадный костюм, приходил в школу, в гороно и везде говорил, что теперь все будет очень хорошо, пусть кто хочет придет и проверит. И все подумали, что Капитон с перепугу исправился и Ваське теперь дома будет и в самом деле неплохо.
Тогда Мария Николаевна сама отвела Ваську к отцу, и после этого начали Ваську обследовать. Сначала пришла высокая женщина в желтой мохнатой шубе, подпоясанной кожаным ремнем, и в серой каракулевой папахе. Отстегивая ремень и распахивая шубу, она сообщила, что является инспектором гороно. Это она сказала таким суровым голосом, что Капитон, и без того подавленный всеми событиями, бестолково забегал по комнате, как будто он испугался, что его сейчас начнут стегать этим самым ремнем.
Инспектор достала из портфеля толстую тетрадь в черном переплете и карандаш. Указывая карандашом на Васькину мачеху, спросила:
— А это что?
— Супруга это.
— Сама вижу, что супруга. Я спрашиваю, почему капот на ней, как тряпка. И кругом грязь. В такой обстановке жить ребенку нельзя.
— Это у нас временно, — суетился Капитон, — в связи с переживаемым моментом.
— А где твое рабочее место? — спросила она Ваську.
Он стоял у окна и подтягивал свои лыжные брюки. Ослабла резинка, и брюки все время сползали. Он непочтительно сопел и, разглядывая нечистые доски пола, молчал. У него никогда еще не было своего места, а кроме того, он не любил отвечать на вопросы.
— Что же вы не отвечаете? — прохрипел Капитон, обращаясь к Ваське на «вы», желая, наверное,