Джона.
— Перегонные установки? — растерянно повторил Джон. — Значит, он загружает…
— Бренди из ясапы, — подсказал Дэнни.
Сандос кивнул, и Дэнни вздохнул, качая головой.
— Значит, вот в чем дело? — воскликнул Джон, всплескивая руками. — Карло нас предает, запасается на Ракхате бренди и улетает домой более богатым, чем Гейтс!
Взбешенный, он прислонился к стене и тихо сполз вниз, усевшись напротив двери и вытянув перед собой ноги.
— И все же, негромко заметил Эмилио, — кажется, во вселенной есть некая справедливость — несмотря ни на что.
Он стоял в проеме, и свет запутался в его волосах, оставив лицо в тени.
— Понимаете, — произнес Эмилио, — мне так и не представился случай сказать об этом Карло, но ясаяа-бренди…
У Дэнни расширились глаза. Приоткрыв рот, он помолчал, едва дыша.
— Отвратительный? — с надеждой предположил он.
— Скажи «да», — подхлестнул Джон, поднимаясь на ноги и придвигаясь к Дэнни. — Пожалуйста, Эмилио, скажи, что он отвратительный! Солги, если потребуется, но скажи, что это худшее пойло, которое ты пил в своей жизни.
Мерцая ангельскими глазами на изможденном лице, Сандос заговорил.
— У него вкус, — сказал он, — ну совершенно… как у…мыла.
Если бы кто-то поинтересовался, Эмилио Сандос смог бы объяснить тот полуистерический хохот, который сумел превозмочь горе, страх и отчаяние; но никто не прислушивался к голосам, звучавшим в хижине Ха'аналы. Когда Эмилио вышел наружу, эвакуация в долине Н'Джарр шла полным ходом: родители сзывали детей, паковали пожитки, спорили и кричали, принимали скоропалительные решения, тут же исправляли их, стараясь не паниковать. Посреди кутерьмы был островок спокойствия, и он направился туда, каким-то образом зная, что в его центре, где еще дымился погребальный костер Ха'аналы, найдет Суукмел Чирот у Ваадаи.
Эмилио опустился рядом с ней на колени.
— Мы навлекли на вас беду, — произнес он. — Мне очень жаль.
— Вы хотели как лучше, — откликнулась Суукмел. — И благодаря вам родился ребенок.
— Ты не пакуешь вещи, — заметил Эмилио.
— Как видишь, — безмятежно сказала она, игнорируя всеобщую суматоху.
— Моя госпожа Суукмел, послушай меня: здесь больше не безопасно.
— Безопасность — относительное понятие.
Она подняла руку, словно откидывая вуаль, но замерла, не завершив жест.
— Я остаюсь, — произнесла Суукмел тоном, не допускавшим возражений. — Я решила, что если эта чужеземка, София, придет в Н'Джарр, то мне следует с ней поговорить. У нас есть нечто общее.
Ее губы чуть искривились, а глаза показались ему веселыми.
— Каковы твои планы? — спросила она.
— Почти такие же, — сказал Эмилио. — Я ухожу на юг, чтобы поговорить с Софией.
38
Эмилио не решился воспользоваться катером, предпочтя оставшееся горючее сохранить на крайний случай, поэтому он и Нико отправились на юг пешком. Священники остались в Н'Джарре, дабы помогать тут, чем смогут, но Нико и слушать не хотел про то, чтобы отпустить Эмилио одного, и тот не настаивал. Было маловероятно, что пистолет и решительная позиция совладают с тем, с чем им придется столкнуться в ближайшие двенадцать дней, но Нико неоднократно доказывал свою полезность, и Эмилио был рад его обществу. Тият и Каджпин тоже пошли с ними, чтобы показывать путь через горные перевалы, извилистые ущелья и предгорья. План был такой: вернуться к развалинам Инброкара, затем пройти еще немного на юг, где и подождать на дороге, пока на них не наткнутся София и руна.
Ко второму заходу Эмилио и Нико изодрали колени в кровь, и Эмилио начал пересматривать свое определение «крайнего случая». Пласты, составлявшие горы Гарну, были тонкими и ломкими, с наклоном, приближавшимся к вертикали, — отвратительная поверхность для ходьбы, изматывающая и предательская опора. Даже для руна, способных опираться на три конечности, восхождение было трудным.
— Нико, ты цел? — спросил Эмилио, когда Тият и Каджпин в пятый раз помогли гиганту подняться. — Может, стоит вернуться за катером…
Услышав позади шуршание скользящих камней, он замолчал и, одновременно с Нико обернувшись, увидел высокого голого человека, который шагал вниз по склону на грязных и тощих, как у аиста, ногах, держа высоко над головой обтрепанный голубой зонтик.
— Исаак? — предположил Нико, отряхивая песок с исцарапанных ладоней и потирая свежие синяки.
— Да, — тихо откликнулся Эмилио. — Кто ж еще это может быть?
Он ожидал увидеть в лице ребенка Джимми и Софии их черты. Но больше всего его удивило, что Исаак вовсе не походил на ребенка. Наверное, ему было под сорок. Старше, чем Джимми в момент своей гибели… Он унаследовал курчавые волосы отца, но у Исаака они были темно-красные, уже испещренные сединой и слипшиеся в ломкие грязные косички. В его длинных тонких костях присутствовало что-то от хрупкости Софии, и форма рта казалась знакомой, но трудно было разглядеть черты матери в этом чумазом призраке с блуждающими голубыми глазами.
— У Исаака есть правила, — быстро проинформировала Тият, когда тот остановился в нескольких шагах от них, выше по склону. — Не перебивайте его.
Исаак даже не взглянул на пришельцев. Казалось, он рассматривал что-то, находившееся слева от Эмилио.
— Исаак, — неуверенно начал Эмилио, мы собираемся встретиться с твоей матерью…
— Я не вернусь, — произнес Исаак громким невыразительным голосом. — Вы знаете какие-нибудь песни?
Сбитый с толку, Эмилио не нашелся, что сказать, но Нико ответил просто:
— Я знаю много песен.
— Спой одну.
Даже Нико это застало врасплох, но, приняв во внимание ситуацию, он запел «О miobambino саго»[41] Пуччини — с переливчатыми верхними нотами, исполняемыми мелодичным фальцетом; а когда Исаак велел спеть еще раз, охотно повторил песню. На несколько минут в мире не стало иных звуков, кроме двух голосов: схожие природные теноры — безыскусно красивые, слившиеся в тесной гармонии. Сияя, Нико объявил, что теперь споет «Questa о quella»,[42] но Исаак сказал: «Достаточно», — и, развернувшись, зашагал прочь.
Совершенно никакой просодии, отметил Эмилио, вспомнив симптомы, которые изучал много лет назад на курсе эволюционной лингвистики. Ван'джарри упоминали о странностях Исаака, но до сих пор он не понимал, что странности эти вызваны чем-то большим, нежели изоляция.
— Исаак, — окликнул Эмилио, прежде чем тот успел уйти, высоко, точная болотная птица, вскидывая колени, чтобы переступать через камни с острыми краями, — Ты ничего не хочешь передать своей матери?
Исаак остановился, однако к нему не повернулся.
— Я не вернусь, — повторил он.
— Она может прийти сюда.
Наступила пауза.
