Дети Бога

поиграть. Человек с механизмами не улыбался, зато улыбались его глаза.

Младенец все ныл и ныл, а потом Селестина почуяла, как запахло какашками.

— Мама! — воскликнула она в ужасе. — Эта малютка…

— Ш-ш, cara — громко прошептала ее мать, а все взрослые засмеялись — даже дон Винченцо, одетый в длинную черную одежду, как и человек с аппаратами на руках и тот, который лил на ребенка воду.

Наконец это закончилось, и все покинули темную церковь, выйдя на солнечный свет.

— Но мама, этот младенец обделался! — настаивала Селестина, пока они спускались по ступеням и ждали, когда шофер подгонит машину. — Прямо в мое платье! Оно теперь будет грязным!

— Селестина, — резко ответила ее мать, — ты и сама раньше такое делала! Эта малютка носит памперсы — так же, как носила ты.

Селестина открыла рот. Взрослые вокруг нее засмеялись — кроме человека с механизмами, который остановился рядом и наклонился к ней, отразив на своем лице ее собственное потрясенное возмущение.

— Это клевета! — воскликнула Селестина, повторив то, что он ей прошептал.

— Чудовищная клевета! — негодующе подтвердил он, выпрямляясь, и, хотя Селестина не поняла ни одного из этих слов, она знала, что он на ее стороне, а не на стороне смеющихся взрослых.

Потом все пошли в дом тети Кармеллы. Селестина ела печенье, пила содовую, которой могла лакомиться лишь на вечеринках, поскольку та не делает ее кости крепче, и упросила дядю Паоло покачать ее на качелях. Она подумала, не поиграть ли со своими двоюродными братьями, но ни один из них не был ей ровесником, а Анамария всегда хотела быть мамой, оставляя Селестине роль дочки, и это было скучно. Поэтому она попробовала танцевать в центре кухни, пока бабушка не сказала, что она прелестна, а мама не предложила навестить морских свинок.

Когда девочка раскапризничалась, мама увела ее в дальнюю спальню и посидела с ней некоторое время, тихонько напевая. Селестина уже почти заснула, когда мать потянулась за салфеткой и высморкалась.

— Мама? А почему папа сегодня не приходил?

— Он был занят, cara, — сказала Джина Джулиани. — Спи.

Ее разбудили уходившие гости: кузены, тети, дяди, бабушки, дедушки, друзья семьи выкрикивали ciaos[3] и buonafortunas,[4] прощаясь с новорожденной и ее родителями. Поднявшись, Селестина сходила на горшок, что напомнило ей о «клевете», а затем направилась к лоджии, прикидывая, нельзя ли взять домой несколько надувных шаров. Стефано устроил скандал — с воплями и плачем. «Я знаю, знаю, — говорила тетя Кармелла. — После такого приятного времени трудно говорить всем «до свиданья», но вечеринка заканчивается». А дядя Паоло просто вскинул Стефано на руки, улыбаясь, но не допуская капризов.

Никто из взрослых, снисходительно наблюдающих за скандалом, не обратил внимания на Селестину, стоявшую в проеме. Ее мать помогала тете Кармелле вычищать тарелки. Ее бабушки и дедушки прощались во дворе с гостями. Остальные смотрели на Стефано, вопящего и мужественно сопротивляющегося, но беспомощного в руках отца, который уже уносил его, извинившись за шум. И лишь Селестина заметила, как у дона Винченцо изменилось лицо. Вот тогда она посмотрела на человека с механизмами на кистях и увидела, что тот плачет.

Селестина видела, как плакала ее мать, но не знала, что мужчины тоже плачут. Это ее испугало, потому что было странным, и потому что она была голодна, и потому что ей нравился человек, принявший ее сторону, и потому что он плакал не как другие, кого она знала, — глаза открыты, слезы скатываются по неподвижному лицу.

Дверцы машины захлопнулись, затем Селестина услышала хруст шин по гравию — ив этот момент мать вскинула на нее глаза. Когда Джина проследила за взглядом дочери, ее улыбка померкла. Посмотрев в сторону двух священников, Джина тихо сказала что-то своей золовке. Кивнув, Кармелла понесла на кухню груду посуды, но по пути подошла к дону Винченцо.

— Может быть, пройдете в спальню в конце холла? — предложила она. — Там вас никто не побеспокоит.

Селестина быстро убралась с дороги, когда дон Винченцо, взяв плачущего человека под руку, повел его через проем лоджии к комнате Кармеллы. Когда они проходили мимо Селестины, она услышала, как дон Винченцо спросил:

— Это было похоже, да? Их забавляло, когда ты сопротивлялся?

Бесшумно ступая, Селестина последовала за ними и заглянула в щель, оставленную неплотно закрытой дверью. Человек с механизмами сидел в углу. Дон Винченцо молча стоял рядом, глядя через окно на загон Чече. Какой противный, подумала Селестина. Дон Винченцо противный! Она ненавидела, когда никто не обращал внимания на ее плач, утверждая, что она ведет себя глупо.

Когда Селестина вступила в спальню, этот человек увидел ее и вытер рукавами свое лицо.

— В чем дело? — подойдя ближе, спросила она. — Почему ты плачешь?

Дон Винченцо начал было что-то говорить, но человек покачал головой и сказал:

— Ничего, cara. Просто я вспомнил… кое-что плохое, что со мной случилось.

— А что случилось?

— Кое-какие… люди сделали мне больно… Это было давно, — заверил он, когда Селестина вытаращила глаза, испугавшись, что плохие люди все еще в доме. — Это случилось, когда ты была совсем маленькой, но иногда я это вспоминаю.

— Кто-нибудь тебя поцеловал?

— Mi scuzi?[5]

Он моргнул, когда Селестина это сказала, а дон Винченцо на секунду выпрямился.

— Чтобы меньше болело, — пояснила она.

Человек с механизмами улыбнулся очень мягко.

— Нет, cara. Меня никто не целовал.

— Я бы могла.

— Спасибо, — сказал он серьезным голосом. — Думаю, поцелуй мне поможет.

Наклонившись вперед, Селестина поцеловала его в щеку. Ее кузен Роберто, которому уже исполнилось девять, говорил, что целование — глупость, но она знала, что это не так.

— Это новое платье, — сказала она человеку. — Я испачкала его шоколадом.

— Все равно оно милое. Как и ты.

— А у Чече есть детки. Хочешь на них поглядеть?

Человек взглянул на дона Винченцо, и тот объяснил:

— Чече — это морская свинка. А иметь деток — главное занятие морских свинок.

— А-а. Si, cara, я бы с охотой.

Человек встал, и Селестина уже хотела взять его за руку, чтобы вывести наружу, но тут вспомнила про механизмы.

— А что с твоими руками? — спросила она, ухватив его за рукав и потянув за собой.

— Несчастный случай, cara. Не бойся. С тобой такого случиться не может.

Она повела Эмилио Сандоса вниз по коридору, и Винченцо Джулиани услышал, как Селестина спросила:

— Болит?

— Иногда, — просто сказал Сандос. — Не сегодня.

Затем хлопнула, закрываясь, задняя дверь, и Джулиани перестал различать их голоса. Он шагнул к окну, прислушиваясь к вечернему пению цикад, и посмотрел, как Селестина тянет Эмилио к загончику для морских свинок. Перегнувшись через проволочное ограждение — так, что мелькнула ее попка, обтянутая кружевными трусиками, — она вытащила детеныша для Эмилио, который, улыбаясь, сел на землю, восхищенно разглядывая крохотного зверька, брошенного Селестиной ему на колени, а его черные с серебром волосы свесились по сторонам высоких индейских скул.