— Быть не может, что он настолько плох!
— Говорю тебе, Джонни: я в жизни не видел никого, кто от природы был бы менее одарен, — сказал Франц, с некоторой задержкой проглотив ложку тилапии и риса. — Нико, скажи дону Джанни, сколько у тебя заняло времени научиться летать на катере.
— Три недели, — ответил Нико из своего угла. — Дон Карло говорит, что катеры практически летают сами, но с навигационными программами мне пришлось повозиться.
Джон моргнул. Эмилио трудился над этим уже месяц.
— Должно быть, его мозг под завязку набит языками. Насколько могу судить, — сказал Франц, добавляя к рису чуточку соли, — там нет ни одного свободного синапса, который можно использовать для обучения полетам. Я уважаю настойчивость, но это бессмысленно. Даже Д. У. Ярбро махнул на него рукой. Знаешь, что говорится в докладах первой миссии? — Франц помолчал, пережевывая, затем процитировал: — «Как пилот, отец Сандос чертовски хороший лингвист и весьма приличный медик. Поэтому я отстраняю его от полетных тренировок и закрепляю за ним статус постоянного пассажира, дабы избежать чьей-нибудь смерти». — Франц покачал головой. — Я думал, мне повезет с ним больше, поскольку новые катера почти полностью автоматизированы, но Сандос настолько безнадежен, что мне страшно. — Он взял на вилку кусок рыбы и поверх пухлых щек воззрился на Джона. — Сделай что-нибудь, Джонни. Поговори с ним. Джон фыркнул:
— Разве он обращает внимание на то, что я говорю? Если не считать выволочки, устроенной мне за какую-то чертову ошибку в руанджском сослагательном наклонении, за последние восемь недель Эмилио и двух слов мне не сказал.
В самом деле, было трудно не обидеться. Накачанный наркотиком или трезвый, Эмилио не подпускал к себе никого.
— Где он сейчас? — спросил Джон у Франца.
— Практикуется у себя в каюте. Я не могу больше за ним присматривать — так ужасно это выглядит.
— Ладно, — сказал Джон. — Погляжу, что тут можно сделать. На первый стук ответа не последовало, поэтому Джон постучал сильней.
— Дьявол! — рявкнул Эмилио, не открывая дверь. — Ну кто еще?
— Это я, Джон. Впусти меня.
Последовала пауза, затем задребезжала дверная задвижка.
— Дьявол, — снова сказал Сандос. — Сам открой.
Когда Джон так и сделал, Сандос стоял перед дверью, надвинув на лоб щиток виртуальной реальности, похожий на шлем конкистадора.
Увидев его, Джон чуть не рухнул. Сандос был весь обвешан оборудованием, поверх скреп — ВР- перчатки, кожа под глазами побагровела от усталости.
— Ради Бога, — произнес Джон, забыв о такте. — Эмилио, это глупо…
— Не глупо! — огрызнулся Эмилио. — Тебя послал Франц? Мне плевать, что он думает. Я должен научиться! Если бы у меня на руках не было всей этой мерзости…
— Но она есть, и я никак не могу наладить левую скрепу, а управление катером требует больших усилий, чем виртуальные симуляторы! Почему бы тебе просто…
— Потому, — сказал Эмилио, перебивая Джона, — что при отлете с этой планеты я предпочел бы не зависеть ни от кого.
— Ладно, — пробормотал он. — Я понял.
— Спасибо, — с сарказмом произнес Эмилио. — Если помнишь, когда я был на Ракхате в прошлый раз, кавалерия поспела на выручку с некоторым опозданием.
Джон кивнул, обдумывая этот довод, но не утратив желания спорить.
— Ты ужасно выглядишь, — заметил он, ища повод придраться. — Тебе не приходило в голову, что, если отдохнуть чуток, дела могут пойти лучше? Когда, черт возьми, ты спал?
— Если не сплю, то и снов не вижу, — коротко ответил Эмилио и захлопнул дверь, оставив Джона стоять в коридоре, глядя на голую металлическую поверхность.
— Отдохни хоть немного, черт тебя подери! — проорал Джон.
— Пошел к дьяволу! — рявкнул Эмилио в ответ.
Вздохнув, Джон зашагал прочь, качая головой и разговаривая сам с собой.
Через несколько дней после отказа от квелла Сандос, нарушив монополию иезуитов на оба ракхатских языка, настоял, чтобы Карло, Франц и Нико овладели основами руанджи и к'саном — несмотря на то, что на протяжении всей миссии Франц должен оставаться на корабле. Вскоре Сандос потребовал, чтобы они трудились вместе, причем занятия делались все суровей. День заднем, ночь за ночью Сандос приказывал им переводить то, что он говорил на к'сане или руандже, швыряя вопросы, точно гранаты, и критикуя их ответы на всех уровнях: грамматика, логика, психология, философия, теология.
— Приготовьтесь быть неправыми. Допускайте, что всякий раз, когда вы встречаетесь с чем-то простым или очевидным, вы неправы, — наставлял Сандос. — Все, что мы считали понятным, все основное, что мы делили с ними: секс, еда, музыка, семьи, — оказалось областью наших заблуждений.
Происходили полуночные тренировки, где фигурировали беспилотный катер, детали воспроизведенной географии Ракхата, гипотетический, но статистически вероятный циклон и не одно, но два места на поверхности планеты, предназначенные для рандеву. Сандос разрешал поспать часа два или три, затем сирены поднимали их, и он опять изводил учеников, требуя на к'сане или руандже объяснить, кто они такие, зачем прилетели, чего хотят, — публично и без анестезии препарируя ответы, выставляя напоказ слабости, «белые пятна», неверные предположения, глупости, раскладывая их, точно лягушек на оловянной тарелке. Это было жестоко, оскорбительно, невыносимо, но когда Шон посмел возразить против такого обращения, Сандос довел его до слез.
А после изнуряющего тренинга или допроса, когда остальные разбредались, чтобы погрузиться в ступорозный сон, Сандос добавлял себе несколько километров на беговой дорожке. Сколь ни трудна была программа для остальных, им приходилось признать, что по суровости она уступает его собственной программе, несмотря на то, что Сандос был тощим и хрупким, а по возрасту почти на двадцать лет старше самого молодого из них.
Он даже ел стоя. Но кошмары по-прежнему преследовали его.
— Сандос! — рявкнул Карло, встряхивая его.
Отклика не было, и он тряс Сандоса все сильней, пока тот не открыл воспаленные глаза.
— Jesus! — вскрикнул Эмилио, яростно рванувшись в сторону. — Dejame…[30]
Карло сразу отпустил плечи Сандоса, позволив ему впечататься в перегородку.
— Уверяю, дон Эмилио, мои намерения были самыми благородными, — с избыточной вежливостью произнес он, присаживаясь на край койки. — Вы опять орали.
Тяжело дыша, Сандос мутным взглядом обвел каюту, пытаясь взять себя в руки.
— Чертовщина, — сказал он через некоторое время.
— Свежая мысль, — произнес Карло, задумчиво прикрыв глаза. — Как вы знаете, непостоянство может быть достоинством.
Сандос смотрел на него.
— Будет не больно, — вкрадчиво предложил Карло.
— Сунетесь ко мне, — устало заверил Сандос, — и я найду способ вас убить.
— Мое дело предложить, — невозмутимо сказал Карло. Поднявшись, он подошел к письменному столу и разложил на нем шприцы и ампулы. — Итак, чего нам ждать ночью? Быстрого забвения, я надеюсь. Мне следует приказать Нико переместить беговую дорожку в лазарет, дабы остальным не приходилось ночь напролет слушать ваш топот. — Он подобрал инъекционный баллончик и повернулся, вопросительно вскинув брови. — Кстати, лекарство все хуже помогает вам. За последние две недели я удвоил дозу.
Сандос, очевидно, слишком усталый даже для того, чтобы раздеться, прежде чем рухнуть в постель, выбрался из койки, надел скрепы и покинул комнату, протиснувшись мимо Нико, всегда поднимавшегося, когда вставал дон Карло.
— Стало быть, беговая дорожка, — резюмировал Карло.
