толку и сделать излишне доверчивым». В настоящий момент он уже не мог разобрать, была ли Эстрел, которую он так хорошо знал и преданно любил, ему другом, или же она из Сингов, или просто орудие в руках Сингов; говорила ли она ему правду или же постоянно лгала, угодила ли она в западню вместе с ним или же сама привела его в ловушку? Он помнил ее смех; но помнил он и ее отчаянное объятие, ее шепот… Как следует поступить с этим мальчиком, с болью и ужасом глядящим на него такими же неземными глазами, как и его собственные? Будет ли юноша правдиво отвечать на вопросы или же будет лгать?
Среди всех этих иллюзий, ошибок и обманов, как показалось Фальку, существовал лишь один верный путь — тот, которому он следовал с тех пор, как покинул Дом Зоува.
Он еще раз посмотрел на паренька и сказал:
— Я не знаю тебя. Я не помню тебя, хотя, возможно, и должен помнить, потому что в моей памяти сохранились только последние четыре или пять лет моей жизни.
Фальк кашлянул, вновь отвернулся и сел в одно из высоких вертящихся кресел, пригласив мальчика последовать его примеру.
— Вы… помните Верель, преч Рамаррен?
— Что такое Верель?
— Наш дом. Наша планета.
У Фалька защемило где-то в груди, но он промолчал.
— Вы помните… путешествие сюда, преч Рамаррен? — заикаясь, спросил мальчик. Казалось, слова Фалька не дошли до него. В голосе пробивались гнетущие, тоскливые нотки, подкрепленные уважением и страхом.
Фальк покачал головой.
Орри повторил свой вопрос, слегка видоизменив его:
— Вы помните наше путешествие на Землю, преч Рамаррен?
— Нет. А когда оно было?
— Шесть земных лет тому назад. Простите меня, пожалуйста, преч Рамаррен. Я не знал… Я был над Калифорнийским морем, и за мной послали аэрокар, автоматический аэрокар. Мне не сообщили, для чего я понадобился. Затем лорд Краджи объяснил мне, что нашелся один из членов нашей экспедиции, и я подумал… Но он ничего не сказал о том, что случилось с вашей памятью… Значит… вы помните только Землю?
Казалось, паренек умолял Фалька, чтобы тот ответил отрицательно.
— Я помню только Землю.
Фальк кивнул, твердо решив не поддаваться чувствам мальчика, его наивности, детской искренности лица и голоса. Нельзя исключать возможность, что этот Орри на самом деле вовсе не такой, каким желает казаться.
Ну а если он не кривит душой?
«Я не позволю, чтобы меня вновь одурачили», — с горечью подумал Фальк.
«Позволишь, позволишь, — немедленно отозвалась другая часть его мозга. — Тебя одурачат, если только захотят, и ты не сможешь это предотвратить. Если ты не станешь задавать вопросы этому мальчику, дабы не выслушивать лживых ответов, то ложь возьмет верх во всем, и результатом твоего путешествия в Эс Тох будет лишь молчание, лицедейство и отвращение. Ты пришел сюда, чтобы узнать свое имя. Он дал тебе некое имя. Прими его».
— Ты мне расскажешь, кто… мы такие?
Мальчик снова перешел на тарабарщину, но тут же умолк, встретив непонимающий взгляд Фалька.
— Вы не помните, как говорить на келшаке, преч Рамаррен? — спросил он почти жалобным тоном.
Фальк покачал головой:
— Келшак — это твой родной язык?
— Да, — ответил мальчик и добавил с ноткой упрямства: — И ваш тоже, преч Рамаррен.
— Как на келшаке звучит слово «отец»?
— Хьовеч, или вава — для детей.
Неискренняя улыбка промелькнула по лицу Орри.
— А как вы называете пожилого человека, которого уважаете?
— Для этого есть много слов… Превва, киоинеп… Дайте мне подумать, пречна. Я так давно не говорил на келшаке… Пречновег… человек более высокого положения, если это не родственник, можно назвать тиокиой или превиотио…
— Тиокиой. Я как-то раз произнес это слово, не зная, откуда оно пришло мне на ум…
Это не было подлинной проверкой. Фальк никогда толком не рассказывал Эстрел о нескольких днях, проведенных у старого Слухача в Лесу, но за ту ночь или несколько суток, пока он находился одурманенный в их руках, они могли изучить вдоль и поперек все его воспоминания, все, что он когда-либо говорил или думал. Он даже не догадывался, что с ним сделали, и не имел ни малейшего понятия о том, что они вообще могут предпринять. Меньше всего он знал о том, чего они добиваются. Единственное, что ему оставалось делать, — продолжать в том же духе, пытаясь получить необходимые сведения.
— Ты здесь свободен в своих передвижениях?
— О да, преч Рамаррен. Повелители очень добры. Они уже давно ищут кого-нибудь… из оставшихся в живых членов экспедиции. Тебе известно, пречна, о ком-либо…
— Нет.
— Когда я несся сюда несколько минут назад, Краджи успел мне лишь сообщить, что ты жил в лесу где-то в восточной части этого материка, в каком-то диком племени.
— Я расскажу тебе об этом, если захочешь. Но сначала ты расскажи мне кое о чем. Я не знаю, кто я, кто ты, что это была за экспедиция и что такое Верель.
— Мы — Келши, — скованно начал мальчик, очевидно, смущенный тем, что ему приходится объяснять столь элементарные вещи тому, кого он считал выше себя, причем не только в силу разницы в возрасте. — Мы из народа Келшак и живем на Вереле… сюда мы прибыли на корабле «Альтерра».
— Зачем мы прилетели сюда? — спросил, подавшись вперед, Фальк.
Медленно, часто сбиваясь, несколько раз повторяя одно и то же, прерываемый тысячами вопросов, Орри вел свое повествование, пока не устал говорить, а Фальк — слушать. К тому времени полупрозрачные стены комнаты уже озарил свет заходящего солнца.
Бессловесные слуги принесли им еду и питье. Пока они ели и пили, Фальк не переставал мысленно разглядывать бриллиант, который мог оказаться как фальшивым, так и бесценным: историю, строй, образ — подлинный или ложный — того мира, который он некогда потерял.
Глава 7
Вокруг желто-оранжевого, словно око дракона или огненный опал, солнца не спеша кружились по вытянутым орбитам семь планет. Год на третьей зеленой планете длился шестьдесят земных лет. «Счастлив тот, кто встретит свою вторую весну», — так перевел одну из пословиц того мира Орри. Когда планета находилась на самом дальнем от солнца участке своей орбиты, зимы в северном полушарии, благодаря сильному наклону планетарной оси к плоскости эклиптики, становились студеными, мрачными и наводящими ужас. Во время долгого, в половину человеческой жизни, лета в этом мире наблюдалось не знавшее границ пиршество жизни. Гигантская луна, цикл которой составлял четыреста дней, поднимала грандиозные приливные волны в глубоких морях планеты. А еще в список чудес входили частые землетрясения, действующие вулканы, бродячие растения, поющие животные… И люди, имевшие собственный язык и строившие города.
В этот удивительный, хотя и не столь уж необычный мир двадцать лет назад прибыл космический корабль (Орри имел в виду двадцать гигантских лет этой планеты — то есть более тысячи двухсот лет по земному летоисчислению). Прибывшие на корабле колонисты, подданные Лиги Всех Миров, посвятили свой
