— Жаль, что ему вздумалось украсть наших лошадей, — заметил Калл.
Парень дрожал и плакал.
— Не вешайте меня, мистер, — взмолился он. — Я никогда в жизни не воровал. Я ему говорил, чтобы он не трогал лошадей, но он сказал, что их уже украли индейцы. Я стану на вас работать, — добавил мальчишка. — Я знаю кузнечное дело. Я два года работал в кузнице в Миссури, перед тем как мы уехали.
Калл знал, что в округе мили на три нет ни одного приличного дерева. Вряд ли стоило тащить парня целый день, чтобы повесить. И кроме того, им нужен был кузнец. Что касается рассказа парня, то он мог быть и правдой, и чистым вымыслом. Старик и в самом деле смахивал на сумасшедшего, но Каллу пришлось повидать немало конокрадов, притворявшихся чокнутыми в надежде, что это спасет их от петли.
— Папа говорил, он меня пристрелит, если я не помогу, — сказал парень.
Калл не поверил ему. Он хотел уже было развязать мальчишку, но передумал. Посадил на одну из украденных лошадей, и они все пустились в обратный путь.
Ньют и подумать страшился о том, что должно произойти. Он не хотел еще раз видеть, как вешают людей.
— Попроси его, — обратился он к Пи.
— Чего попросить? — удивился Пи.
— Не вешать его.
— Повесит, — уверил его Пи. — Повесил же он Джейка, ты что, забыл?
— Парня отец заставил, — настаивал Ньют.
— Может, и так, — согласился Пи. — А может, он просто поганый конокрад.
Когда они доехали до подходящего дерева, Калл не остановился, поехал дальше вплоть до самого ранчо. Там он развязал парня.
— Можешь работать, — заключил он.
В течение десяти дней в команде не было более доброжелательного и услужливого человека. Он подковал всех лошадей, рубил дрова, делал все, что попросят, и даже то, чего не просили. Он постоянно болтал и всячески старался понравиться и все равно не нравился никому. Даже Ньют невзлюбил его. Том, когда говорил, стоял слишком близко, а говорил он непрерывно. В самые морозы его круглое лицо было покрыто потом. Даже По Кампо не любил его и неохотно кормил.
Затем, одним прекрасным утром, Калл накрыл Большого Тома — так они его звали — за оседлыванием лошади. Он готовился к отъезду. У него нашли четыре чужих бумажника, причем украл он их так ловко, что никто даже не хватился. Он также прибрал к рукам лучшее седло в команде, принадлежавшее Берту Боруму.
Калл ожидал чего-то подобного уже дня три или четыре и попросил Пи помочь ему наблюдать за парнем. Большой Том попытался ускакать, но Калл выстрелом снял его с лошади. При звуке выстрела из дома в подштанниках выскочили ковбои. Даже раненный, парень дрался как лев. Каллу пришлось стукнуть его рукояткой пистолета по голове, прежде чем его удалось связать. На этот раз его повесили с общего согласия, хотя он снова рыдал и просил о милосердии.
— Нечего тратить его на конокрадов, — сказал Калл, прежде чем стегнул лошадь под Томом. Никто из присутствующих не сказал ни слова.
— Надо было сразу его повесить, хотя он все же подковал наших лошадок, — прокомментировал событие Пи несколько позже.
Калл начал все чаще думать о Гасе и о данном ему обещании. Весна уже на носу, и ему скоро придется уезжать, если он собирается выполнить просьбу друга, а он знал, что обязан это сделать. Но на ранчо все еще только начиналось, и Калл не знал, кого оставить за старшего. Он всю зиму раздумывал над этим вопросом. Создавалось впечатление, что никакой большой опасности со стороны индейцев или еще кого-нибудь не существовало. Кто возьмется управлять ранчо? Соупи мог прекрасно справиться с поставленной задачей, но был безынициативен и не умел смотреть вперед. Все работники обладали крайне независимыми характерами и постоянно находились на грани кулачной драки, потому-то им то и дело казалось, что кто-то старается поставить себя выше другого. Пи Ай, безусловно, был великолепным работником, но он привык исполнять приказы вот уже тридцать лет; ожидать, что он вдруг начнет отдавать их, значило мечтать о несбыточном.
Калл часто думал о Ньюте. Все зиму он наблюдал за ним с растущей гордостью. Парень остался единственным во всей команде, с кем Калл охотно разговаривал. Ему нравилась его настойчивость и умение обращаться с лошадьми. Он понимал, что рискует, оставив группу взрослых мужиков в подчинении у семнадцатилетнего парня, но он сам уже в этом возрасте вел людей, а то были куда более суровые времена. Ему нравилось, как парень делает свою работу и что никогда не жалуется. Ньют очень возмужал за последний год и мог работать активно целый день, сделав больше любого взрослого.
Однажды, наблюдая, как Ньют в загоне объезжает мустанга, Пи Ай невинно заметил:
— Глядите-ка, капитан, а у маленького Ньюта такая же посадка, как у вас.
Калл поморщился, но Пи Ай не обратил на это внимания — он вообще не отличался наблюдательностью, как часто говорил Гас.
В тот вечер, сидя в палатке Уилбергера, Калл вспомнил это замечание. Он также вспомнил все попытки Гаса поговорить с ним насчет парня. Пока Гас давил на него, он в силу своего характера сопротивлялся, но Гаса нет, и ему уже не внушала отвращения мысль, что Ньют его сын. Он ходил к его матери, спору нет, как ни противно ему об этом вспоминать. Разумеется, сама Мэгги вовсе не была противной, просто он ненавидел ту потребность, которую она в нем вызывала.
Калл взял в привычку брать с собой Ньюта во все поездки, не только чтобы познакомить его с местностью, но и чтобы дать ему возможность попрактиковаться в торговых делах. Однажды, эксперимента ради, он послал Пи, парня и братьев Спеттл в Форт-Бентон с весьма большим количеством скота, велев Ньюту разобраться с продажей и привезти назад деньги. Ньют прекрасно справился, не хуже него самого. Он благополучно доставил скот, продал его за приличные деньги и привез их на ранчо.
Соупи Джонсу не нравилось, что Ньюту стали так много поручать. Соупи казалось, что гнать скот должен был он, да еще и получить за это комиссионные, поскольку он старший работник. Соупи иногда грубил Ньюту, старавшемуся держаться от него подальше. Калл мер не принимал, но через две недели сообщил, что снова собирается послать парня в форт, и тут Соупи вскипел. Он принял это как оскорбление и заявил, что заберет свои деньги и уедет, если и дальше будет так продолжаться.
Калл быстренько выплатил ему его зарплату, чем безмерно удивил Соупи. Он рассчитывал совсем на другое.
— Слушайте, капитан, я вовсе не хочу уезжать, — жалобно проговорил он. — Мне там на юге делать нечего.
— Тогда верни деньги и веди себя прилично, — ответил Калл. — Я тут решаю, кому что поручить.
— Знаю, капитан, — согласился Соупи. Он понял, что выбрал неподходящий момент для демарша — сразу после завтрака, в присутствии большинства ковбоев.
— Если у тебя еще есть жалобы, я готов выслушать, — добавил Калл. — Ты вроде злишься на Ньюта.
От этих слов волосы встали дыбом на затылке Ньюта. Насколько он помнил, капитан впервые назвал его по имени.
— Да нет, что вы, нет же, — ответил Соупи. — Он приличный работник, но неправильно ставить приличного работника выше старшего, если на то нет причин.
— Он молод и нуждается в подготовке, а ты нет. Вот и вся причина, — пояснил Калл. — Если я велю тебе его слушаться, ты будешь слушаться, или уезжай. Это мои приказы из вторых рук.
Соупи покраснел от одной отвратительной мысли повиноваться приказам мальчишки. Он сунул деньги в карман, собираясь уехать, но, поразмышляв часок, отошел и вернул деньги Каллу. Однако в тот вечер он неожиданно подставил Ньюту ногу, когда тот шел мимо с тарелкой еды. Ньют упал лицом вниз, но тут же вскочил и бросился на Соупи, так разозлившись, что даже какое-то время одерживал верх в драке, пока Соупи не воспользовался своим опытом и весом. Он настолько основательно поколотил Ньюта, что тот не помнил, когда кончилась драка. Ньют сидел на земле, выплевывая кровь, а Соупи шел прочь. Калл ожидал такого исхода событий и молча наблюдал, довольный, что мальчишка так здорово дрался. Победить
