крайней мере до Остина.
Узкая река отличалась быстрым течением, и гроб оказался под водой. Каллу в конце концов удалось его отвязать и с помощью Жирняка вытащить из грязи. Он понимал, что попал в переплет, потому что ему оставалось еще пятьсот миль пути, а повозка безнадежно сломана. Он понимал, что в любой момент могут нагрянуть индейцы, так что ему приходилось работать, постоянно оглядываясь через плечо. Ему удалось вытащить гроб, но смотреть на него было страшно — весь облеплен грязью. Кроме того, от холодной воды Пекоса Калл замерз и обессилел.
Он понимал, что ему никогда не протащить гроб до Остина, ему еще повезет, если самому удастся добраться до Колорадо или Сан-Сабы по белой, выжженной солнцем равнине. С другой стороны, он не собирался бросать Гаса теперь, когда он уже так далеко завез его.
Он разбил гроб и завернул останки своего друга в брезент, которым накрывался в дождливые ночи. Сейчас ждать дождей особенно не приходилось. Затем он привязал тело к вывеске Гаса, уже основательно поизносившейся; буквы на ней почти стерлись. Он срубил небольшое дерево и смастерил грубую ось, на которую надел два колеса, оставшиеся от тележки, и примостил на оси вывеску. Получилось что-то вроде тачки, но это сооружение двигалось. С каждым днем рана беспокоила его все меньше, хотя он знал, что рана глубокая, но пуля малого калибра. Будь пуля покрупнее, он был бы давно мертв.
Несколько раз Каллу показалось, что он заметил на холме или за юккой индейцев, но уверенно сказать не мог. Вскоре у него поднялась температура, и он перестал доверять своим глазам. Ему казалось, что в сверкающих впереди миражах он видит всадников, которые так и не появлялись. Один раз он вроде бы видел Дитца, а другой раз — Синего Селезня. Он решил, что начинает сходить с ума, и принялся винить во всем Гаса. Гас потратил всю свою жизнь, стараясь поставить его в невозможное положение, и в конце концов преуспел.
— Твоих рук дело, — сказал он несколько раз вслух. — Джейк сорвал меня с места, но назад-то отправил меня ты.
На третий день у него кончилась вода. Мул и лошадь жевали листья с кустов и редкую траву, но оба быстро слабели. Калл с тоской вспоминал Чертову Суку. Лучше бы он дал парню свое имя, а кобылу оставил себе.
Затем Жирняк остановился, решив, видимо, помереть. Каллу пришлось заставить лошадь тащить тачку. Жирняк даже не последовал за ними.
Калл подумал, что и лошадь подохнет, но она шагала и шагала до самого Колорадо. После этого бояться было уже почти нечего, хотя рана все еще болела, нагнивала и мокла. Это напомнило ему о Липпи. Часто на глаза Калла набегали слезы, когда он вспоминал парней, оставленных им на севере.
К тому времени как он наконец подъехал к небольшой дубовой рощице на берегу Гуадалупе, от вывески почти ничего не осталось. Латинский девиз, вызывавший такую гордость Августа, давно обломился, поскольку находился внизу. Исчезла та часть, где было про свиней и про то, что они продают или сдают в аренду, равно как и имя Дитца. Калл очень надеялся, что сохранится доска с собственным именем Августа, но там как раз проходила веревка, и буквы почти стерлись. По сути, вся вывеска превратилась в щепки, две из которых Калл подобрал, когда отвязывал Гаса. Только самый верх надписи «Скотоводческая компания „Хэт крик“ и платная конюшня» можно было еще разобрать.
Маленькой лопаткой Калл выкопал могилу. Учитывая его состояние, на это ушел целый день. В какой-то момент он так ослабел, что сел в могиле, чтобы передохнуть, пот катился с него градом. Если бы нашелся кто-нибудь, кто засыпал бы его, он с радостью согласился быть похороненным. Но он взял себя в руки, закончил работу и опустил Августа в могилу.
— Ну вот, — сказал он. — Это научит меня быть по осторожнее насчет обещаний.
Он использовал доску с сохранившейся надписью «Конюшенный консорциум» в качестве перекладины, которую прибил к длинному стволу мескитового дерева и вбил его в изголовье могилы. Пока он понадежнее прилаживал перекладину с помощью обрывков веревок, на холме показался фургон с поселенцами. Они оказались молодой парой с двумя или тремя ребятишками, чьи остренькие, как у опоссума, рожицы выглядывали из фургона. Молодой человек был блондином, сильно обгоревшим на солнце; у молодой женщины шляпка плотно надвинута на голову и поля опущены. Сразу было видно, что надпись на могиле их удивила. Молодой человек остановил фургон и уставился на нее. Поскольку они не видели, как он хоронил Августа, то не знали, чем они любуются — надписью на могиле или просто указателем.
— А где эта компания, мистер? — спросил молодой человек.
— Похоронена, за исключением тех, кто остался в Монтане, — произнес Калл. Он понимал, что отвечает непонятно, но был не в настроении разговаривать.
— Черт, а я надеялся доехать до места, где есть кузнец, — заметил молодой человек. Затем он увидел, что с трудом ходит, и понял, что тот ранен. — Вам по мощь не нужна, мистер? — спросил молодой человек.
— Весьма признателен, — отказался Калл. — Мне тут недалеко.
Молодые поселенцы съехали с холма в сторону Сан-Антонио. Калл спустился к маленькому пруду, намереваясь немного отдохнуть. Но заснул тяжелым сном и проспал до заката. Вопрос о вывеске беспокоил его, еще одно доказательство способности Августа озадачивать людей и из могилы. Если этот молодой человек решил, что где-то тут поблизости платная конюшня, другие могут подумать то же самое. Люди могут потерять дни, разыскивая среди известняковых холмов компанию, которая, по сути, всего лишь призрак.
Кроме того, на вывеске не было имени Августа, хотя он сам лежал в могиле. Ни один человек не сможет догадаться, что это именно его могила. Калл снова поднялся на холм и вынул нож, собираясь вырезать имя Гаса с другой стороны планки, но дерево от старости рассохлось и расщеплялось, так что ему пришлось остановиться, чтобы вообще не уничтожить доску. В итоге он лишь накарябал A. M. на другой стороне доски. Этого недостаточно, да и ненадолго, он прекрасно понимал. Кто-нибудь, не найдя платной конюшни, просто уничтожит остатки вывески. Но, во всяком случае, Гас находился там, где он решил, что должен находиться, а оба они знавали немало достойных людей, сейчас лежащих в безымянных могилах.
Калл вспомнил, как сказал молодым людям, что ему уже недалеко. Это доказывало, что он явно выживает из ума, поскольку ему некуда было ехать. Уставший, с гниющей раной, он не мог повернуть в Монтану, да и лошадь его, Джерри, никогда не выдержит такого длинного пути, даже если сам Калл справится. Он не мог понять, хочется ему вернуться или нет. Он никогда не ощущал, что где-то на земле у него есть дом. Он помнил, что приехал в Техас мальчишкой в фургоне, родители к тому времени уже умерли. С той поры, за исключением лет, проведенных в Лоунсам Дав, он все больше бродяжничал.
Калл повернул на юг, к Сан-Антонио, в надежде найти врача. Но когда приблизился к городу, объехал его кругом — мысль о скоплении людей пугала его. Он не хотел появляться среди людей, когда у него в голове все так неопределенно. Он устало ехал дальше на юг, посчитав, что с тем же успехом может поехать в Лоунсам Дав, как и в другое место.
Переезжая через реку, он вспомнил змей и молодого ирландца. Еще он знал, что ему следует поехать и навестить вдову Спеттл, чтобы сообщить ей, что у нее теперь на одного сына меньше, но решил, что с дурными новостями можно и подождать. Год и так прошел, если только она все уже не узнала от возвратившихся ковбоев.
Он въехал в Лоунсам Дав в конце дня в августе и удивился, расслышав резкие звуки обеденного колокола, того самого, по которому так любил колотить обломком лома Боливар. От этих звуков Каллу стало казаться, что он едет по земле привидений. Он совсем запутался и даже подумал, будут ли дома ребята, когда он приедет.
Но когда он выехал сквозь заросли карликового дуба к сараю «Хэт крик», то увидел старого Боливара собственной персоной, колотящего по тому же колоколу тем же самым обломком лома. Старик совсем поседел, а его серапе выглядело еще грязнее, чем раньше.
Когда Боливар поднял голову и увидел капитана, выезжающего прямо из заката, он от изумления уронил лом, едва не попав себе по ноге. Его возвращение в Мексику прошло крайне неудачно. Дочки повыходили замуж и уехали, жена злилась, не в состоянии забыть все те годы, когда он ею пренебрегал. Так что в один прекрасный день он ее бросил и вернулся в Лоунсам Дав, где поселился в доме,
