Иванчук сокрушённо вздохнул:
– Ничего не выйдет. Этот мошенник говорит, что, если б не я был негоциатором, то он и двадцати тысяч не взял бы за такое дельце.
– Больше пяти не дам, – решительно повторил Штааль.
– Как знаешь, конечно. Только ведь, когда у тебя обыск произведут, то могут и всё отобрать, – участливо произнёс Иванчук.
– Ты обещал, однако, сказать графу Палену?
– Я с охотой патрону скажу, ты, надеюсь, сам понимаешь, что я для тебя всё сделаю. Но Пётр Алексеевич не всемогущ. Не заткнуть рта этим господам, ещё дело дойдёт до государя императора. Тогда, моншер, пиши завещание.
Штааль нервно ходил по. комнате:
– Как же быть? Ежели я и согласился бы дать, скажем, семь тысяч, ведь при мне денег нет.
– Это ничего. Надеюсь, ты мне доверяешь? – с достоинством сказал Иванчук и продолжал, не дожидаясь ответа: – Тогда дай мне ключ, я съезжу к тебе домой и привезу десять тысяч.
– Семь тысяч.
– Ну что ж, я попробую трактовать. Знаешь что? – сказал он, положив руку на плечо Штааля (Штааль немедленно её снял со своего плеча). – Дай мне ключ, – продолжал, не смущаясь, Иванчук. – Я сначала съезжу к патрону. Ежели ничего нельзя будет сделать, только в этом разе, – внушительно подчеркнул он, – я привезу деньги. А ежели патрон может так тебя освободить, твоё счастье, и деньги твои будут, разумеется, целы.
Получив ключи от квартиры и от стола, он уехал, приказав сторожу принести его благородию обед из трактира. При этом он вынул из кошелька рубль и, замахав на Штааля левой рукой, вручил сторожу монету.
– Когда-нибудь и ты угостишь меня обедом, моншер, – сказал он. – Ну, пока прощай.
Иванчук вернулся часа через полтора в большом возбуждении и объявил, что, хоть патрон всё сделал, без денег замять дело оказалось невозможно, так как эти разбойники из Тайной канцелярии грозили донести государю, – зато удалось сторговаться на восьми тысячах. Вид у Иванчука был очень взволнованный. Штаалю в первую минуту показалось, будто он немного выпил.
– Нет, каковы порядки, а? – быстро и негромко говорил Иванчук. – Какая дикая, несчастная страна, а?.. Сейчас тебя отпустят, и всё шито-крыто, только уж впредь держись своей капусты. Я заплатил этим мерзавцам, а остаток твоих денег привёз тебе, вот, сочти. – Он запер на ключ дверь комнаты и передал Штаалю аккуратно завязанный свёрток с золотом. – Нет, я решительно тебя прошу, сочти сейчас, – быстро говорил он с проникновенной интонацией, точно Штааль отказывался это сделать. – Дружба дружбой, а деньги счёт любят… Убедительно тебя прошу, мой милый… Ты подумай, негодяи каковы! Зато теперь будь спокоен: на себя муха обух не подымет.
Как ни жаль было Штаалю потерянных восьми тысяч, но известие о том, что дело улажено, и вид всё ещё достаточно полновесного свёртка с золотом настолько его утешили, что он даже поблагодарил Иванчука (этого он потом долго не мог себе простить).
– Ну что ты, иль тебе не стыдно? – говорил Иванчук (как если бы Штааль рассыпался в выражениях признательности). – Не стоит благодарности, брат. Всякий для друга сделал бы на моём месте то же самое… Что за народ, грабители какие, а?.. Так сочти же деньги, я тебе помогу, моншер. Ты бы их поместил, право, в заклад недвижимости или фонды займов.
Счёт оказался в порядке. Когда деньги были снова завязаны в свёрток, Иванчук велел сторожу позвать с т р е к у л и с т а,[252] показал какую-то бумагу, получил другую и повёл Штааля.
– Мы вместе выйдем. Мне пора…
– А ты здесь совсем свой человек, – съязвил Штааль.
– Меньше, нежели ты думаешь, поверь, гораздо меньше. Чем дальше от этих негодяев, тем лучше… Патрон, правда, частенько меня сюда посылает, он сам не любит здесь бывать… Да, кстати, – добавил он небрежно, – Пётр Алексеевич желает тебя видеть…
– Меня? Зачем?
– Не знаю, он не сказал. Велел тебе сейчас к нему отправиться.
– Сейчас? Да я в баню хочу.
– Ну, так прямо из бани поезжай к нему. Признаться, я и сам не могу понять, зачем ты ему понадобился, – с досадой и, как показалось Штаалю, с некоторой тревогой сказал Иванчук. – Ты у него, однако, не болтай, не заводи новой истории. Это, прямо скажу, было бы для тебя опасно… Теперь налево, в ту дверь и вниз по лестнице.
Они вышли во двор, который тотчас узнал Штааль.
– Вот куда они меня посадили, – сказал он, ориентируясь по бочке и показывая рукой на решётку крошечного окна.
– Сюда? – удивлённо переспросил Иванчук. – Странно… Правда, у них теперь в крепости всё переполнено. Ты знаешь, что здесь такое? Вон тут. Застенок… Ла он тортюр, – негромко пояснил он по-французски, хоть с ними никого не было.
– Быть не может! Вот здесь?.. Неужели пытают?
– А ты думал? Куды зря!.. Днём редко, ночью больше… Ты что ж, так в баню повезёшь деньги? Ведь стащат? Дай лучше, раззява, мне на хранение.
