– А он не будет против? – Даша оробела.
– Что за чушь! – возмутился Андрей. – Так мы поедем?
– Конечно! – голос Даши потеплел.
Андрей физически почувствовал ее смущение и благодарность, и ему даже неловко стало за то, как мало ей от него надо.
– Форма одежды – парадная, – брякнул он и отключил звук на телефоне.
Его сморило. Хотелось прилечь на лавочку и поспать. И Андрей с ужасом и смятением понял, что уже делает это – ложится, закрывает глаза, подставив лицо припекающему солнцу и все еще прохладному ветру.
Он, генеральный директор известной компании, значительная персона, лежит на лавке в объедках «Крошки-картошки» и кайфует.
Наверное, Андрей заснул, потому что, когда он наконец расклеил веки, на животе у него лежала книга. Очень похожая на ту, что читала девушка на Цветном. Андрей посмотрел на обложку. «Американские боги». Нил Гейман.
Он давно не читал. Говорил, что нет времени, но обманывал. Было время, было, но он нарочно уверял всех, что очень занят, круглые сутки занят – потому что книги заставили бы его думать, а думать не хотелось. Хотелось просто жить. Книги помогают оценивать не только мир, но и себя, а вот этого Панов всеми силами старался избежать.
Все будет хорошо. У него есть полгода, чтобы все исправить, понять, почему он ошибался, взять свою жизнь под жесткий контроль. А что, если жениться на Даше? Она станет о нем заботиться, а ему будет к кому возвращаться… Они построят дом, купят собаку, и у него, Андрея Панова, появятся новые ценности… Говорят, дети людей меняют.
Андрей, конечно, не то чтобы разочаровался в прежних ценностях, но он хорошо получил по голове, и он, наверное, единственный человек в мире, который на все сто процентов осознал смысл выражения «второй шанс».
Глава 3
На выходные загородный дом Сергея превратился в галерею. Были художники – одни нормальные, другие – с причудами, с подвывертом, третьи – уважаемые, признанные, с буржуазными замашками.
– Каждый свой холст я окропил… – бормотал художник с причудами, разглядывая две свои картины – портреты полуобнаженных дам.
Девушка лет тридцати, журналистка, с недоумением взирала на него сверху вниз – художник вряд ли доставал ей до плеч.
– Могу и ваш портрет нарисовать, – уверял он журналистку. – Только вот нужно окропить… Художник и муза, тесная связь, единение…
Журналистка, уловившая наконец его мысль, расхохоталась, похлопала портретиста по плечу и присоединилась к компании знакомых, среди которых был и нормальный художник.
Тот с удивлением разглядывал стопку с дорогой водкой (третью по счету).
– Да я вчера только приехал из Серпухова, – говорил он известному писателю, который рассказал, что видел дома у одного влиятельного политика его картину. – Выставка вчера была. А у меня там баня, сосны… Мастерскую построил, да… На природе так хорошо работается! В Москве я не могу. В Москве только пить…
– Да я же не Никас! – возмущался неподалеку известный авангардист. – Я же не пойду к Лужкову с портретом: «Вот смотрите, царь-батюшка, как я вас симпатично нарисовал!» Никас же не художник, он – пластический хирург! Там подрезал, здесь замазал…
– И получает столько же! – усмехался литературный критик, который никуда не выходил без сопровождения двух гладеньких юнцов. Всегда разных.
– Ну, знаешь! – фыркнул авангардист. – Зато меня японцы покупают сериями. Йоко Оно, кстати, купила. Я бы ей картину подарил, конечно, но она же через галерею – пришла и купила… Ты ведь меня знаешь – я ля-ля не развожу. Надо вообще переезжать туда, но очко играет…
Были богемные девушки в эксцентричных нарядах – их непохожесть на фифочек с пластмассовой грудью привлекала офисный народец. Менеджеры, деловые люди, владельцы производств и предприятий с восторгом разглядывали симпатичные мордашки, украшенные странными шляпками, и удивлялись, выяснив, что за большинством красоток стоят богатые отцы со связями в высших эшелонах власти.
У красоток были влиятельные друзья, которые не ухаживали, конечно, за столь оригинальными особами, но ничего не имели против богемной свиты, которую возили за собой по всему свету.
Были и актрисы, и балерины, и артисты мюзиклов, и писатели с писательницами – и все они казались милыми, симпатичными, обаятельными, необыкновенными.
Новички, впервые или случайно попавшие на прием к Сергею, тушевались и робели – их представление об избранном обществе все еще ограничивалось системой ценностей журнала «GQ», помноженной на откровения Оксаны Робски: они-то думали, что «все крутые» вечно пропадают в бермудском треугольнике «Дягилев» – «Симачев-бар» – Третьяковский проезд, где и знакомятся с девушками, чей образ сложился на основе постеров журнала «Плейбой».
Сергей являлся для всех непререкаемым авторитетом. Ему было всего тридцать пять, а его банк уже стал частью холдинга, который владел медиаресурсами, несколькими салонами очень дорогих автомобилей, торговал предметами роскоши, имел собственный ювелирный завод и фабрику косметики. Холдингом вместе с партнерами владел отец Сергея, но банк сын создал сам, с нуля, хоть и оперировал доходами отца и партнеров.
Мать Сергея была известной художницей, бабушка – легендарной художницей, чьи плакаты до сих пор раскупали на сувениры. Отсюда и его интерес к искусствам, и дружба с богемой, и меценатство.
В ближний круг, насчитывающий человек триста, Сергей не пускал кого попало – он тщательно отбирал знакомых, отсекая людей случайных, которыми движет лишь вульгарная ненасытность и праздное любопытство.
Андрей крепко держался за однокурсника – он знал, что не заслужил этого общества, что его здесь терпят из деликатности. Он не был остроумным собеседником, неважно разбирался в искусстве и литературе, выделялся слишком откровенными замашками яппи и считался слишком буржуазным.
Но его тянуло сюда, в яркую толпу законченных эксцентриков (если не сказать сумасшедших) – людей талантливых, образованных, интересных.
В эту субботу он злился на Дашу за то, что сам себя принудил взять ее на эту вечеринку. Даша будет в шоке. Даша растеряется. Даша будет ходить за ним по пятам и молчать. Она слеплена из другого теста.
Андрей курил дурь во вторник, среду и четверг. Курил умеренно, соображал, ходил на работу, но реальность тем не менее представала в тумане фальшивой легкости, несбыточных надежд и той обманчивой радужности бытия, которую дарит марихуана.
В пятницу он сообразил, что больше жить под гнетом самообмана нельзя. Отрезвление прошло мучительно. Андрей лежал на диване, смотрел телевизор и отказывался думать о том, куда завела его жизнь. То и дело поблизости мелькала Даша, которая якобы берегла его покой, а на деле каждые пять минут спрашивала, что такого сделать для его счастья.
«Заткнуться!» – мечтал Андрей, в полной мере ощутивший жуть страдания тех, кого истязали древней пыткой – сажали под кран или что там было в древности, из чего на макушку текла вода. Медленно, по капельке.
Без скандала не обошлось. Парадная форма одежды, о которой сдуру упомянул Андрей, в Дашином представлении выглядела как настоящее вечернее платье в пол, с открытой спиной, плюс туфли на шпильке, дорогая сумочка-клатч. В таком виде можно заявиться на вечер в честь присуждения Нобелевских премий, в оперу, на благотворительный прием к Горбачеву, но уж точно не на вечеринку Сергея. Даша смотрелась бы там белой вороной.
