– Не гуляйте больше – мой вам совет. Да и в городе, пожалуй, оставаться больше не след. Это – не случайная встреча. Дальше может быть что-то и похуже.
Потемкин нахмурился. Еще одна загадка на его голову!
4
Почтовая канонерка неслась к острову Корфу.
Рим уже не нравился Потемкину. После высказываний на собрании за ним приклеилось прозвище «пророк», и молодые офицеры за спиной подтрунивали над странноватым сербом. Да и покушение не добавило городу привлекательности. Паоло, оставленный при Потемкине, утверждал, что у ворот дворца начали крутиться подозрительные типы. Выходящих из палаццо солдат они расспрашивают о «странном господине с больной рукой».
Так что слова Конрада Белли о том, что следующий корабль отвезет его на остров Корфу на встречу с начальством, Николаем Ивановичем Салтыковым, он воспринял даже с неким воодушевлением. Особенно Алекса обрадовало то, что вместо обезличенного «Николай Иванович» ему теперь придется иметь дело с вполне конкретным человеком.
Пока канонерка везла его до места дислокации русской эскадры, Потемкин по мере сил собирал сведения о Салтыкове.
Салтыков Николай Иванович… Генерал-фельдмаршал, участник Семилетней войны, один из старых, заслуженных мастодонтов еще великой «Екатерининской» эпохи. Несмотря на то, что новый император активно смещал со своих постов любимцев маменьки, на Салтыкова это не распространилось. Пока еще. Возможно, это было связано с тем, что Николай Иванович был одним из воспитателей цесаревичей, сынов Павла: Константина и Александра. Из отроков выросли талантливые царедворцы, подающие надежды и в политике и в управлении, что являлось заслугой, в том числе, и старого генерала. Возможно, будучи еще наследником престола, Павел сошелся со своим гофмейстером во время поездки в Берлин. Кое-кто шутил, что генерала-фельдмаршала так и не отправили в ссылку из-за того, что длина его церемониальной косы строго соответствовала семи вершкам, что приводило в восторг Павла Первого, помешанного на эпохе великого Фридриха.[100]
Так или иначе, на данный момент Салтыков занимал один из высших постов в Коллегии Иностранных дел и являлся президентом Военной коллегии, лично курируя проведение тайной внешней политики в таких ценных и взрывоопасных регионах, как Балканы и Италия. Магистр Мальтийского ордена, последнего крестоносного общества Европы, Павел мечтал об освобождении христианских земель от иноверцев. Константинополь и Иерусалим, свободные от мусульман, снились императору российскому, занимали его мысли, отягощали чело думами и мечтами. И тот, кто сумеет проложить этому честолюбивому плану дорогу в будущее, получит от самодержца все, что пожелает. Салтыков очень хотел стать тем самым счастливчиком.
Связанная союзом с Турцией, Россия не могла действовать открыто. Но любые союзы не вечны, скоро закончится война с Францией, начнется новая эпоха. Тогда планам императора очень пригодятся готовые выступить по первому зову сербские карбонарии, греческие повстанцы и болгарские волонтеры. Задачей Салтыкова было приготовить тот костер, в огне которого сгорела бы ненавистная Порта.
Перелистывая свои заметки о собственном начальнике, сверяясь с важными датами и подслушанными характеристиками и слухами, бродившими в обществе, Алекс невольно вздохнул. Встреча с человеком, пославшим его сюда, близилась, а к сути своего задания, бесспорно утерянного и запущенного, он так и не приблизился. Как он будет объясняться с руководством, агент даже не представлял. Все, на что он мог рассчитывать, это что его легенда (хотя какая легенда – все на теле видно) о потере памяти сработает и, как следствие, ему дадут повторное объяснение его миссии и время на выполнение задания.
Потемкин очень надеялся, что нынешняя разведка отличается от собратьев века двадцатого, и ему предоставят еще один шанс. Очень надеялся.
4
– Ваш бродь, пора-с… – матрос, разбудивший Потемкина глупо улыбался.
В руках его был таз с какими-то расческами, шкатулками и склянками. За спиной морехода переминался еще один визитер, маленький тщедушный юнга.
– Да ты что?! Белены объелся? – Алекс выглянул в иллюминатор и выругался. – Еще ж солнце не встало?
Матрос осклабился.
– Так то ж Ярило, ему на визит готовиться не надобнать… А мы на рассвете на Корфа ихний придем, к обеду якорь, значит, кинем. Его бродие капитан Салыгин помнит о вашей просьбе – меня вот послал. Подготовить вашу бродь, значит. Тут же как? Акромя вас еще господ охфицеров надобнать причесать, за такими делами аккурат к обеду и закончим.
Он поставил на столик таз с принадлежностями.
Потемкин начал вспоминать, что вчера, действительно, сам попросил шкипера подсобить на предмет правильного внешнего вида на важной встрече. Одним из пунктиков Салтыкова было строгое соблюдение всевозможных уставов и предписаний, а при новом императоре регламентировалось буквально все: от длины панталон и косы парика до цвета сюртука и количества пуговиц на лацканах. Кто-то из молодых мичманов рассказывал, как генерал-фельдмаршал выгнал одного из своих секретарей за пренебрежение канонами уставного костюма. К такому нельзя было придти в дорожном плаще и со взъерошенными волосами…
Салыгин, вчерашний гардемарин, а ныне двадцатилетний капитан, с улыбкой выслушал просьбу провинциала и обещал помочь. За несколько дней путешествия они немало вина выпили и много о чем поговорили, так что словам капитана можно было верить.
Еще в Риме Потемкин прикупил себе приличный камзол, над которым один из матросов, бывший портняжка, колдовал всю ночь, приводя его в соответствие с требованиями щепетильной моды. Теперь дело оставалось за малым… За головой.
– Ну-с, ваш бродие, разрешите приступить, – улыбающийся матрос вытряхнул на столик две жесткие щетки, которыми конюхи наводят лоск на лошадей.
Потемкин кивнул.
…Следующие два часа вспоминались ему еще долго. Такое издевательство над собственной головой не допускали даже панкующие нимфетки будущего.
Сначала судовой парикмахер и его помощник в четыре руки взлохматили длинные волосы Алекса, долго расчесывали их костяными гребнями. Для того, чтобы прическа «лучше смотрелась», конскими щетками в волосы втирали свиной жир, периодически просыпая слои мукой для придания благородной белизны. Когда грязные липкие лохмы превратились в единую массу, их разделили на несколько проборов и начали стягивать в пучок к затылку. Парикмахер принес небольшую зазубренную палочку, которую вплетали в косичку, перевивая проволокой и лентой. На строго отмеренной длине волосы обрезали. Помощник в это время колдовал с жаровней, раскаливая и остужая чудовищные щипцы.
Когда косичка приобрела нужную длину и форму, матросы взялись за оставленные на висках пряди. Завивание в букли напомнило Алексу не самые приятные моменты в турецком зиндане. Также как и там, около его глаз мелькало раскаленное железо и пахло жженой плотью. Благо что нынче вместо собственного тела вонял топленый жир. Чтобы не поранить «его бродие» помощник парикмахера крепко держал голову «клиента», пока «мастер» колдовал со щипцами.
Обошлось без увечий.
Закончив, матросы облегченно выдохнули. Поверх муки и жира на голову Потемкина высыпали полчашки дорогой пудры, долго брызгали на прическу «душистой водой», что-то приглаживали лопаточками и гребнем.
В конце концов, получив по монете за труды, законодатели корабельной моды покинули каюту. Алекс же, чертыхаясь и поминая простыми негромкими словами пруссофила Павла Первого, начал собираться на берег.
5
К его удивлению, из сходивших на берег офицеров лишь у него оказалась такая «блестящая» прическа. Остальные ограничились тем, что стянули собственные волосы в пучок, да слегка завили локоны на висках. Салыгин, сдерживая ухмылку, объяснил, что в морском ведомстве нравы попроще, и к указам,
