– Тебе тут девок мало? – брат ткнул пальцем в затянутое бычьим пузырем окно. – Половина села – вдовы, готовые пустить на ночь доброго молодца, чтобы не мерзнуть одной. Другая половина – девки, тоже не сильно на это дело стойкие. Выбирай! И отстань от меня!
Мы перебирали привезенные мною ружья и пистолеты, когда я выложил свой план. Как и ожидалось, особого восторга он не вызвал.
Карабарис вздохнул и неожиданно тихим голосом продолжил:
– Два моих последних похода – одно название. Побережье кишит разъездами. Янычары наводнили перевалы своими секретами. Теперь там не хлипкие гарнизонные вояки, засыпающие при каждом удобном случае. Турки прислали солдат, привычных к горам. Нам все труднее уходить от таких. Селу кормиться не с чего, а ты авантюры предлагаешь.
Как же подступиться, убедить его помочь?
– Ты помнишь, что я говорил про свое последнее задание?
Барис недобро сощурился:
– Откуда? Ты как призрак: появился, отоспался, исчез. В этот раз турки повязали, так пожил немного с братом, новостями поделился. А обычно – фьють, и нет тебя. А уж болтать – такого, вообще, не помню.
Я пропустил колкость мимо ушей.
– Так вот. Последний раз я вез золото. Много золота. И где-то оно исчезло так, что к туркам вроде не попало, но и до цели не дошло. Смекаешь?
Лицо Карабариса потемнело. Видно было, что пальцы арамбаши, сжимавшие рукоять новенькой сабли, побелели.
– К чему ты это?
– А вот к чему, – я придвинулся поближе. – Червонцы не могли испариться. Это – факт. Я не могу вспомнить, где я их прятал. А эта девушка, уж не спрашивай как, знает кое-что. И поможет мне. Без нее мне ни доброго имени не очистить, ни дороги домой нет. Если в Питере и не объявят виновным за утерю червонцев, то уж в отставку отправят. В имение. Приживалкой и лоботрясом.
Карабарис скептически хмыкнул. Потом усмехнулся:
– Всего-то… Ты не помнишь, а она – таки да? Что-то ты темнишь, братец?
Я молча буравлю его глазами. Арамбаши не выдерживает. В горах дело чести одного – дело чести всех мужчин рода.
– Ну, ладно. Какая-то глупая затея. Глупая и детская. Но не могу же я тебе отказать.
Это все, что я хотел услышать.
Выхожу на улицу, довольно улыбаясь. Меня прямо распирает от радости. Призрачная дорога к дому начинает покрываться довольно ощутимыми кирпичиками. Это намного лучше, чем полная безнадега еще месяц назад.
Даже засохшая рука не ноет. Пробую шевелить пальцами. Большой двигается, мизинец тоже слегка дергается. Неплохой знак!
У калитки стоят четверо. В глаза сразу бросились одинаковые красные перевязи на поясе. Где-то я такие уже видел?
Кабадахи!
Замечаю, что на улице, за двором, напротив столпившихся гайдуков брата выстроилась цепочка незнакомых юнаков. Короткие карабины покоятся на согнутых локтях. Несколько поигрывают пистолетами.
Четники тоже не выглядят беззубо. Кто демонстративно подсыпает пороха на полку ружья, кто проверяет, легко ли сабля из ножен выходит. Все молчат.
Я что-то пропустил?
За спиной скрипит дверь. На крыльце появляется Карабарис.
Один из кабадахов идет к нам. В руке его листок бумаги с массивной печатью.
– Ты – Барис Джанкович по прозвищу «Карабарис»?
Брат достает пару пистолей, взводит курки, после чего кивает. Я вытягиваю из-за пояса свой стилет. Все, что прихватил из дома.
– А это – брат твой, Петр Джанкович?
Теперь киваю я.
Кабадах, высокий, уже давно немолодой, с побитым оспинами и шрамами лицом, протягивает бумагу.
– Это приказ владыки. Письменный приказ доставить Петра Джанковича на дознание к нему.
– По какому праву? В чем Негуши обвиняют моего брата?
Барис нарывается. Он не именует Петра Негуша владыкой, подчеркивая, что оба они носят титул кнезов.
Кабадах молчит, переводя взгляд с одного направленного в его живот ствола на второй. На лице старого воина не видно эмоций, лишь глаза сузились в щелочки, да пальцы на рукояти сабли побелели. Он явно готовится принять бой.
В прошлый раз меня доставило четверо перяников. В этот раз в селе находится вся чета юнаков. Потому и прислали людей побольше. Но никто не хочет воевать со своими.
Пробую встрять:
– Какие обвинения мне предъявляют?
Кабадах отвечает, даже не глядя на меня.
– Это – дело владыки. Мое дело – исполнять его волю…
Я кладу руку на плечо набычившегося брата.
– Я поеду в Цетин.
Стволы даже не дернулись. Все также смотрят прямо в брюхо кабадаха.
Карабарис шепчет одними губами:
– Подумай лучше.
– А что тут думать? Устраивать бойню? Прошлый раз съездил, даже с пользой все вышло. И в этот раз не на плаху зовут. На разговор.
Пистолеты опускаются.
– Я с тобой поеду.
Кабадах еле заметно выдыхает, его пальцы расслабляются.
– Не надо. Лучше мула дай. А сам тут останься. И девку эту, Нелли, отыщи для меня.
Борис молчит. Его лицо напряглось. Он явно желает что-то сказать, но сдерживается.
На улице, все также замерев, стоял напротив друг друга линии четников и воинов владыки.
7
Меня повезли не в Цетин. В этот раз путь лежал намного дальше. Через два дня наш небольшой отряд вышел к отвесной горе, в толще которой на высоте нескольких сот метров белело здание монастыря.
Острог. Гордость Черногории.
По преданию, одному монаху, путешествующему тут во время грозы, привиделись две молнии, ударившие крест-накрест над окрестными горами. Монах объяснил это тем, что Господь желает, чтобы в этом месте был заложен монастырь. Причем, именно в этом – там, где остался след от молнии!
Две сотни лет крестьяне, подвешенные на веревках, рубили неподатливый камень. И сделали чудо. Построили монастырь в толще скалы. Неприступную твердыню, символ свободной маленькой нации.
Поначалу взявшие меня под стражу кабадахи старались вести себя максимально корректно. Но чем ближе мы подходили к Острогу, тем чаще из уст ближайших охранников начали выскальзывать угрозы, злые шуточки. Несколько раз меня толкнули в спину, не то провоцируя, не то проверяя реакцию. Что-то прошипели. Пробуют вывести из себя? И пришить на месте? Или просто вымещают злость за собственные переживания в Грабичах?
Я всмотрелся в лица. Холодные уверенные глаза… Нет… Это – явно не экспромт затаивших обиду пареньков. Значит, кто-то не против, чтобы меня шлепнули по дороге.
Не дождется!
