Матье пошел открывать: это был Брюне.
– Привет, – сказал Матье, – ты... ты пришел раньше, чем обещал.
– Да, – улыбаясь, сказал Брюне, – это тебя огорчает?
– Совсем нет...
– Кто это? – спросил Брюне.
– Борис Сергин, – ответил Матье.
– А! Славный последователь, – съязвил Брюне. – Я с ним незнаком.
Борис холодно поклонился и отступил в глубь комнаты. Матье стоял перед Брюне, опустив руки.
– Он терпеть не может, когда его называют моим последователем.
– Понял, – бесстрастно буркнул Брюне. Он, безразличный и основательный, крутил между пальцами сигарету под неприязненным взглядом Бориса.
– Садись, – сказал Матье, – садись в кресло.
Брюне сел на стул.
– Нет, – сказал он, улыбаясь, – твои кресла действуют развращающе... – Он добавил:
– Итак, социал-предатель, тебя, чтобы увидеть, нужно застигнуть в твоем логове.
– Я не виноват, – сказал Матье, – я часто пытался тебя повидать, но ты неуловим.
– Это правда, – подтвердил Брюне. – Я стал кем-то вроде коммивояжера. Меня заставляют столько бегать, что бывают дни, когда я сам себя с трудом нахожу.
Он с симпатией продолжил:
– Вот когда я тебя вижу, то наилучшим образом обретаю себя, мне кажется, что я оставался у тебя на хранение.
Матье признательно ему улыбнулся.
– Я много раз думал, – проговорил он, – что мы должны почаще видеться. Мне иногда кажется, что если мы будем время от времени встречаться втроем, то не так быстро будем стареть.
Брюне удивленно посмотрел на него.
– Втроем?
– Ну да. Даниель, ты и я.
– Действительно, Даниель! – изумился Брюне. – Еще ведь есть и этот наш приятель. Ты иногда его видишь?
Радость Матье угасла: когда Брюне встречал Портала или Буррелье, он, должно быть, говорил таким же скучающим тоном: «Матье? Он преподает в лицее Бюффон, я с ним изредка вижусь».
– Представь себе, да, я его еще вижу, – с горечью сказал Матье.
Наступило молчание. Брюне положил ладони на колени. Он был здесь, тяжелый и массивный, он сидел на стуле Матье и с упрямым видом наклонял лицо к пламени спички, комната была заполнена его присутствием, дымом его сигареты, его медленными движениями. Матье посмотрел на его большие крестьянские руки и подумал: «Брюне пришел». Он почувствовал, что доверие и радость вновь робко шевельнулись в его сердце.
– Ну, – спросил Брюне, – и что же ты поделываешь?
Матье смутился: фактически он не делал ничего особенного.
– Ничего, – признался он.
– Легко себе представляю: четырнадцать часов занятий в неделю и путешествие за границу во время летних каникул.
– Да, так и есть, – смеясь, согласился Матье. Он избегал смотреть на Бориса.
– А твой брат? Все еще в «Боевых крестах»? [1]
– Нет, – ответил Матье, – теперь он предпочитает нюансы. Он считает, что «Боевые кресты» недостаточно динамичны.
– Значит, теперь он дичь для Дорио [2] , – заключил Брюне.
– Да, так поговаривают... Слушай, я только что разругался с ним, – не думая добавил Матье. Брюне метнул на него острый взгляд.
– Почему?
– Все потому же: я его прошу об услуге, а он отвечает нотацией.
– И только тогда ты его ругаешь. Смешно, – с иронией заметил Брюне.
Они с минуту помолчали, и Матье грустно подумал: «Обстановка накаляется». Если б только Борису пришла в голову мысль уйти! Но он, казалось, об этом и не думал; нахохлившись, он сидел в углу с видом занемогшей борзой. Брюне оседлал стул, он тоже давил на Бориса своим тяжелым взглядом. «Он хочет, чтоб Борис ушел», – с удовлетворением подумал Матье. Он стал пристально глядеть Борису в переносицу: может, он, наконец, догадается под прицелом этих сопряженных взглядов.
Но тот сидел не шевелясь. Брюне кашлянул.
– Молодой человек, вы все еще занимаетесь философией? – спросил он.
Борис утвердительно кивнул.
– И на какой вы стадии?
– Я заканчиваю лиценциат, – сухо ответил Борис.
– Лиценциат, – задумчиво повторил Брюне, – лиценциат, ну что ж, в добрый час... И быстро добавил:
– Вы не рассердитесь, если я ненадолго отниму у вас Матье? Вам везет, вы видите его каждый день, а я... Прогуляешься со мной? – спросил он у Матье.
Борис стремительно подошел к Брюне.
– Я вас понял, – сказал он. – Оставайтесь, оставайтесь: я ухожу.
И Борис слегка поклонился: он был уязвлен. Матье проводил его до дверей и тепло сказал ему:
– До вечера, не так ли? Я буду там в одиннадцать.
Борис удрученно улыбнулся ему:
– До вечера.
Матье закрыл дверь и вернулся к Брюне.
– Так, – сказал он, потирая руки, – ты его выпроводил!
Они засмеялись. Брюне спросил:
– Может, я и перестарался. Ты не в претензии?
– Наоборот, – смеясь сказал Матье. – Он привык, и потом я рад повидаться с тобой с глазу на глаз. Брюне деловито сказал:
– Я его поторопил, так как в моем распоряжении только пятнадцать минут. Смех Матье осекся.
– Пятнадцать минут! – Он живо добавил: – Знаю, знаю, ты не распоряжаешься своим временем. Молодец, что ты вообще зашел.
– По правде говоря, я сегодня занят весь день. Но утром, когда я увидел твою физиономию, подумал: непременно нужно с ним потолковать.
– У меня была неважная физиономия?
– Да, бедолага, да. Желтоватая, малость отечная, с нервным тиком на веках и в уголках губ. Он с чувством добавил:
– Я себе сказал: не хочу, чтоб его доконали.
Матье кашлянул.
– Не думал, что у меня столь выразительное лицо... Я дурно спал, – с усилием добавил он. – У меня неприятности... знаешь, как у всех: обычные денежные затруднения.
Брюне явно не поверил.
– Если только это, тем лучше, – сказал он. – Ты непременно выпутаешься. Но у тебя скорее вид человека, обнаружившего, что он жил идеями, которые себя не оправдали.
– А, эти идеи... – сказал Матье, неопределенно махнув рукой. Он посмотрел на Брюне с покорной благодарностью и подумал: «Вот почему он пришел. У него был занятый день, уйма важных встреч, а он нашел время прийти мне на помощь». Но все-таки было бы лучше, если бы Брюне просто захотел его повидать.
– Послушай, – сказал Брюне, – буду говорить напрямик, я пришел предложить тебе: хочешь вступить в партию? Если ты согласен, я тебя увожу с собой, и за двадцать минут все будет сделано...
