– Вон там, – сказал Борис, – сзади тебя.
Ивиш обернулась и подняла брови.
– Красивая, – спокойно признала она.
– Видела, какие на ней шмотки? Клянусь тебе, у меня обязательно будет такая женщина, из высшего света. Это должно быть потрясающе.
Ивиш смотрела на удаляющуюся женщину. В каждой руке у Ивиш было по яблоку, казалось, она ей их протягивает.
– Когда я от нее устану, то передам ее тебе, – великодушно сказал Борис. Ивиш укусила яблоко.
– Еще чего!
Она взяла его за руку и резко увлекла за собой. На другой стороне бульвара Монпарнас был японский магазин. Они пересекли мостовую и остановились у витрины.
– Посмотри на те маленькие бокалы, – сказала Ивиш.
– Это для саке, – пояснил Борис.
– Что это?
– Рисовая водка.
– Я их куплю и сделаю из них чайные чашки.
– Они слишком маленькие.
– А я буду наливать много раз подряд.
– Или все шесть сразу.
– Да! – восторженно согласилась Ивиш. – Передо мной будет шесть маленьких чашечек, и я буду пить то из одной, то из другой.
Она слегка отошла назад и сквозь зубы страстно выдохнула:
– Так бы и закупила всю лавку!
Борис порицал вкус сестры, ее любовь к подобным безделушкам. И все-таки он захотел войти в магазин, но Ивиш его удержала.
– Не сегодня. Пошли.
Они направились вверх по улице Данфер-Рошро, и Ивиш сказала:
– Чтобы иметь полную – до краев! – комнату таких маленьких штучек, я бы продалась какому-нибудь старику.
– Ты не сумеешь, – строго ответил Борис. – Это целое ремесло. Ему надо учиться.
Они шли медленно, это были минуты счастья; Ивиш определенно забыла об экзамене, она была весела. В подобные мгновения Борису казалось, что они составляют одно целое. На голубом фоне неба плыли белые курчавые облака; листва деревьев отяжелела от дождя, пахло дымом, как на главной деревенской улице.
– Я люблю такую погоду, – сказала Ивиш, принимаясь за другое яблоко. – Немного влажно, но не липко. И потом не режет глаза. Я чувствую, что могу пройти километров двадцать.
Борис незаметно удостоверился, есть ли поблизости кафе. Не было еще случая, чтобы Ивиш незамедлительно не захотела есть, когда она заговаривала о двадцатикилометровом пешем переходе.
Она посмотрела на Льва Бельфора [6] и восторженно воскликнула:
– Этот лев мне нравится! Он похож на колдуна.
– Гм! – хмыкнул Борис.
Он уважал вкусы сестры, даже если не разделял их. Впрочем, Матье однажды сказал Борису: «У вашей сестры дурной вкус, но это лучше, чем самый верный вкус: у нее органически дурной вкус». А раз так, то не стоило и спорить. Что до самого Бориса, то он скорее был восприимчив к красоте классической.
– Пойдем по бульвару Араго? – предложил Борис.
– А где он?
– Вон тот.
– Пойдем, – согласилась Ивиш, – он весь так и сияет. Они шли молча. Борис заметил, что сестра понемногу мрачнеет и начинает нервничать. Она шла, нарочно заплетая ногами.
«Сейчас начнется агония», – подумал он с покорным испугом. У Ивиш агония начиналась каждый раз, когда она ждала результатов экзамена. Он поднял глаза и увидел четырех рабочих: те шли им навстречу и, посмеиваясь, смотрели на них. Борис привык к этим смешкам, он смотрел на рабочих с симпатией. Ивиш опустила голову, делая вид, что не видит их. Поравнявшись с ними, молодые люди разделились: двое шли слева от Бориса, двое других – справа от Ивиш.
– Привет прокладкам! – пошутил один из них.
– Грубиян, – вежливо сказал Борис.
Ивиш подскочила и пронзительно взвизгнула, но тут же смолкла, прикрыв рот ладонью.
– Я веду себя, как кухарка, – сказала она, краснея от смущения. Молодые рабочие были уже далеко.
– Что случилось? – удивился Борис.
– Он меня ущипнул, – с отвращением пояснила Ивиш. – Грязный ублюдок. Она сурово добавила:
– И все равно я не должна была кричать.
– Который из них? – всполошился Борис.
– Прошу тебя, успокойся. Их четверо. А я и без того была достаточно смешна.
– Дело не в том, что он тебя ущипнул, – горячился Борис. – Я не могу выносить, если с тобой так поступают, когда я рядом. Ведь когда ты с Матье, к тебе не пристают. Неужели я так выгляжу, что...
– Да, мой дурачок, – грустно сказала Ивиш. – Я тоже тебя не оберегаю. Вид у нас с тобой не слишком внушительный.
Это была правда. Борис часто этому удивлялся: когда он смотрелся в зеркало, то казался сам себе довольно грозным.
– Да, не слишком внушительный, – повторил он.
Они прижались друг к другу и почувствовали себя сиротами.
– Что это? – через некоторое время спросила Ивиш.
Она показала на длинную глухую стену, черневшую сквозь зелень каштанов.
– Это Сантэ, – ответил Борис. – Тюрьма.
– Потрясающе! – воскликнула Ивиш. – Никогда не видела ничего более зловещего. Оттуда бегут?
– Редко, – сказал Борис. – Я читал, что как-то один заключенный перемахнул через стену. Он уцепился за толстую ветку каштана и потом дал деру.
Ивиш подумала и показала пальцем на каштан.
– Наверное, этот, – предположила она. – Сядем вон на ту скамейку. Я устала. А вдруг увидим, как прыгает еще один беглец?
– Возможно, – с сомнением сказал Борис. – Но знаешь, они вообще-то это делают ночью.
Они пересекли мостовую и сели. Скамейка была влажная. Ивиш с удовлетворением отметила:
– Свежо.
Она сразу же стала вертеться и теребить себе волосы. Борис похлопал ее по руке, чтоб она не оборвала прядей.
– Пощупай мою руку, – предложила Ивиш, – она ледяная.
Это была правда. Ивиш сделалась мертвенно-бледной, вид у нее был невероятно страдающий; ее всю била мелкая дрожь. Борис увидел сестру такой печальной, что из сочувствия попытался перевести мысли на Лолу.
Ивиш резко подняла голову и спросила у него с мрачной решимостью:
– Кости с тобой?
– Да.
Матье как-то подарил Ивиш игру «в пять костей», кубики хранились в маленьком кожаном мешочке. Ивиш передарила его Борису. Они часто играли вдвоем.
– Сыграем? – предложила она.
Борис вынул кубики из мешочка. Ивиш добавила:
