Женщина
Генрих. Да. Теперь, сестра моя, помолимся. Будем молить господа, чтобы он вернул нам надежду.
Женщина
Насти. Что тебе нужно от меня?
Женщина. Булочник! Мой ребенок мертв. Ты знаешь все... Ты должен знать, почему он умер.
Насти. Да, я знаю.
Генрих. Насти, умоляю тебя, молчи. Горе тем, кто повинен в раздоре.
Насти. Твой ребенок умер оттого, что богачи нашего города восстали против епископа, своего богатейшего повелителя. Воюют друг с другом богачи, а подыхают бедняки.
Женщина. И господь позволил им вести эту войну?
Насти. Нет, господь им запретил.
Женщина. А вот он говорит — ничто не свершается без дозволения господа.
Насти. Ничто, кроме зла, порожденного людской злобой.
Генрих. Ты лжешь, булочник! Мешаешь истину с ложью, вводишь души в заблуждение.
Насти. А ты смеешь утверждать, будто господу угодны эти жертвы, нужны напрасные страдания? Он тут ни при чем, слышишь?
Женщина. Значит, мой ребенок умер не по божьей воле?
Насти. Разве он позволил бы ему родиться, если бы желал его смерти!
Женщина
Насти. Его печали нет предела.
Женщина. И он ничем не может мне помочь?
Насти. Конечно может. Он вернет тебе ребенка.
Женщина
Насти. Нет, здесь, на земле.
Женщина
Насти. Только прежде нужно пройти сквозь игольное ушко, претерпеть семь лет горестей, лишь потом наступит царство божие на земле, и вернутся к нам мертвые наши, и все полюбят всех, и больше никто не будет голодать.
Женщина. К чему ждать семь лет?
Насти. Нужно семь лет драться, чтобы избавиться от злых людей.
Женщина. Крепко придется потрудиться.
Насти. Вот почему господу нужна твоя помощь.
Женщина. Неужто всемогущий нуждается в моей помощи?
Насти. Да, сестра моя. Еще семь лет продлится царствие лукавого на земле. Но если каждый из нас будет смело драться, мы все спасемся, и господь спасется вместе с нами. Веришь ли ты мне?
Женщина
Насти. Женщина, твой сын не вознесен на небо, он во чреве твоем, и будешь ты его носить семь лет, и настанет час — он зашагает рядом с тобой, вложит свою руку в твою, ты породишь его во второй раз.
Женщина. Я верю тебе, Насти. Я тебе верю!
Генрих. Ты губишь ее душу.
Насти. Почему ты меня не прервал, раз ты в этом уверен?
Генрих. Потому что она стала счастливей...
Господи! Я не посмел остановить его речи. Я согрешил, господи. Но верую, господи, верую в твое всемогущество, в матерь нашу святую церковь, святую плоть Иисусову. Верю, что все решится по воле твоей, даже смерть ребенка. Верю, что все на свете — добро. Верю, потому что это нелепо! Нелепо! Нелепо!
Голоса в толпе. Какие новости?..
— Никаких.
— Что здесь происходит?
— Ждут...
— Чего ждут?
— Ничего...
— Вы видели?..
— Справа.
— Да.
— Грязные рожи.
— Дерьмо в воде не тонет.
— Даже на улице опасно показаться.
— Пора кончать войну. Быстрее кончать, не то быть беде.
— Повидать бы епископа. Повидать бы его.
— Он не покажется. Он слишком разгневан...
— Кто?.. Кто?..
— Епископ...
— С тех пор, как его заточили, он иногда показывается в окне, приподнимает занавеску, глядит.
— Вид у него недобрый.
— Что вы хотите услышать от епископа?
— Может, у него есть новости.
— Епископ! Епископ! Покажись! Напутствуй нас!
— Что с нами будет?
— Конец света настал!
Пророк. Мир погиб! Погиб! Повсюду падаль! Падаль! Падаль! С нами бог!
Богатый горожанин. Эй! Эй! Спокойно! Это всего лишь пророк!
Голоса в толпе. Еще один пророк? Хватит!
— Замолчи!
— Отовсюду пророки полезли! Стоило наших попов запирать?
Пророк. От земли пошел смрад. Солнце взмолилось господу: «Боженька, не хочу светить! Хватит с меня гнили. Чем больше землю греешь, тем сильней смрад. Земля грязнит мои лучи. Беда, — солнце говорит. — Золотые кудри мои в дерьме».
Богатый горожанин