Я улыбнулся ему, и Соломон затараторил еще быстрее:
— Я могу переправить вас в Танжер. Оттуда переберетесь в Сеуту, а затем на пароме — в Испанию. Я переговорю с местной полицией, упрошу их оставить перед консульством фургон, и вся операция сорвется. Как будто ничего и не было.
Я смотрел в глаза Соломона и видел, сколько там тревоги и беспокойства. Я видел там вину, стыд и язву двенадцатиперстной кишки.
Щелчком я отправил окурок в окошко.
— Забавно. То же самое предлагала Сара Вульф. Беги, уговаривала она. На золотые пляжи и подальше от этого чокнутого ЦРУ.
Соломон не спросил, когда это мы с Сарой виделись и почему я не послушался ее. Он был слишком занят своей собственной проблемой. То есть мной.
— Ну?! Сделайте же это, Томас. Ради всего святого! — Он сжал мой локоть. — Эта затея — полное безумие. Стоит вам войти в здание — и вы уже никогда не выйдете оттуда живым. Да вы и сами это знаете. — Я молчал, и его это бесило. — Господи боже! Да не вы ли мне постоянно об этом твердили?! Вы же знали обо всем с самого начала.
— Да ладно тебе, Давид. Ты тоже знал.
Произнося эти слова, я наблюдал за его лицом.
У Соломона была примерно сотая доля секунды, чтобы нахмурить лоб, разинуть рот в изумлении или воскликнуть: «О чем это вы?!» — но он упустил ее. И, как только сотая доля секунды истекла, я понял все. И он тоже понял, что я все понял.
— Фотографии Сары с Барнсом, — сказал я; лицо Соломона осталось непроницаемо. — Ты знал, что они означают. Ты знал, что этому может быть только одно объяснение.
Он опустил глаза и ослабил хватку.
— Как могло случиться, чтобы эти двое оказались вместе после всего, что произошло? Здесь только одно объяснение. Это было не после. Это было
Он закрыл глаза. Если сейчас Соломон молил о прощении, то делал это не вслух и обращался не ко мне. Я выждал еще немного.
— И где сейчас ВКГТиПП?
Соломон тихо покачал головой:
— Впервые слышу о таком.
Глаза его были по-прежнему закрыты.
— Давид… — начал было я, но Соломон оборвал меня:
— Пожалуйста, не надо.
Короче, я дал ему возможность обдумать, что бы он там ни обдумывал, и решить, что бы он там ни решал.
— Единственное, что мне известно, командир, — наконец сказал он, и все вдруг вновь стало как в старые добрые времена, — сегодня в полдень на базе Королевских ВВС в Гибралтаре приземлился американский военный транспортник, разгрузивший энное количество механических запчастей.
Я кивнул. Глаза Соломона открылись.
— Насколько энное?
Соломон снова сделал глубокий вдох, видимо желая выложить все разом:
— Один приятель приятеля одного приятеля, который был там, сказал, что это два ящика, каждый примерно двадцать на десять на десять футов; что сопровождали их шестнадцать мужчин, девять из которых были в военной форме, и что эти мужчины сразу же взяли ящики под свой контроль и убрали их в ангар у ограды периметра, специально выделенный исключительно под них.
— Барнс?
Соломон на секунду задумался.
— Не могу сказать, командир. Но тот самый приятель полагает, что признал среди сопровождавших одного американского дипломата.
Какой там, на хрен, дипломат! Хер он, а не дипломат.
— По информации все того же приятеля, — продолжал Соломон, — там также был человек в необычной гражданской одежде.
Я даже слегка приподнялся, чувствуя, как мои ладони моментально вспотели.
— Что значит «необычной»?
Соломон накренил голову набок, старательно пытаясь припомнить точные детали. Как будто это было так уж необходимо!
— Черный пиджак и черные брюки в полоску. По словам приятеля, он выглядел как гостиничный официант.
Лоск кожи. Лоск денег. Лоск Умре.
«Да, — подумал я. — Теперь вся шайка в сборе».
По дороге назад, к центру города, я обрисовал Соломону, что собираюсь предпринять и что мне нужно лично от него.
Он периодически кивал. Было видно, что вся эта затея ему не по душе, хотя он наверняка заметил, что я и сам не больно-то от нее в восторге.
Когда мы подъехали к зданию консульства, Соломон сбросил скорость, а затем не спеша пустил «пежо» вокруг квартала. Наконец мы поравнялись с растущей у стены высокой араукарией. Какое-то время мы смотрели на ее раскидистые ветви, потом я кивнул Соломону, он вылез из машины и открыл багажник.
Внутри лежали два свертка. Один — прямоугольный, размером с обувную коробку; другой — в форме тубуса, около пяти футов длиной. Оба были завернуты в коричневую жиронепроницаемую бумагу. Ни штампов, ни серийных номеров, ни сроков хранения.
Я видел, что Соломону не хочется даже дотрагиваться до свертков. Я наклонился и сам вытащил их из багажника.
Хлопнув дверцей, он завел двигатель. А я зашагал к стене консульства.
8
Американское консульство в Касабланке разместилось в самом центре утопающего в листве бульвара Мулла-Юссес — маленького анклава французской пышности девятнадцатого века, построенного, чтобы усталый колонизатор мог расслабиться после тяжкого трудового дня, занятого планированием инфраструктуры.
Французы пришли в Марокко, чтобы создавать автострады, железные дороги, больницы, школы, чувство моды — в общем, все то, без чего, как известно, не способен обойтись ни один среднестатистический француз. Когда же настало время полдника, и посмотрели французы на все, что создали, и увидели они, что это хорошо. Посчитали они, что с лихвой, мать вашу, заслужили право пожить как магараджи, чем, собственно, и занимались все оставшееся время.
Но когда на глазах рухнул соседний Алжир, французы вдруг смекнули, что иногда все же лучше хотеть чего-то еще. А потому пораскрывали свои «Луи Вуиттоны», упаковали в них свои бутылочки с лосьонами, и еще кучу бутылочек с лосьонами, и еще ту, что закатилась за унитаз и на поверку, при более близком
