— А ну, положи это обратно! — орет Бенджамин.
— А то что? — осведомляюсь я с издевкой.
— Пристрелю на хрен! — вопит он, придвигаясь все ближе к краю крыши.
Снова пауза, но на сей раз ее заполняет глухой гул. Муха в бутылке сердится.
— А мне плевать, — говорю я. — Серьезно. Я ведь все равно умру. Так что давай, стреляй.
— Сиско! — Бенджамин заходится от отчаяния. — Мы же победили! Ты сам сказал, что мы победили.
Никто ему не отвечает, и Бенджамин вновь начинает подпрыгивать:
— Если он выстрелит в вертолет, они перебьют нас всех.
Крики все громче. Гораздо громче. Но сказать, кто кричит, я уже не могу, поскольку гул постепенно перерастает в грохот. Это грохочет солнце.
— Рикки, — говорит Франциско, и я понимаю, что он прямо у меня за спиной. — Опусти это.
— Он убьет нас, Франциско.
— Опусти это, Рикки. Считаю до пяти. Или ты опустишь эту штуку, или я сам пристрелю тебя. Я не шучу.
Похоже, он и правда не шутит. Он искренне верит: этот грохот, это биение лопастей — все это Жизнь, а не Смерть.
— Раз, — начинает считать он.
— Решай сам, Наим. — Я вжимаюсь глазом в резинку прицела. — Скажи им правду. Прямо сейчас. Скажи им, что это за машина и что она собирается сделать с нами.
— Два.
Я включаю систему наведения. Басовые ноты вертолетного шума. Биение лопастей.
— Скажи им, Наим. Если они убьют меня, то погибнут все. Скажи им правду.
Солнце, сплошное и безжалостное, закрывает все небо. Только солнце и грохот.
— Три, — говорит Франциско, и внезапно я чувствую металл за левым ухом. Это может быть и ложка, но вряд ли.
— Да или нет, Наим? Тебе решать.
— Четыре.
Шум все ближе, все сильней. Такой же большой и сильный, как бьющее в глаза солнце.
— Убей его, — говорит Франциско.
Но только это не Франциско. Это Умре. И он не просто говорит — он вопит. Словно помешанный. Он рвет наручники, истекая кровью, крича, лягаясь, расшвыривая песок по всей крыше. Кажется, Франциско тоже орет на него, велит ему заткнуться, а Бернард с Латифой орут друг на друга — или на меня.
Да, кажется — но я не уверен. Просто все они вдруг куда-то исчезли. Растворились, оставив меня одного в очень тихом, спокойном мире.
Потому что теперь я вижу его.
Маленький, черный и быстрый. Это может быть и крошечный жучок, присевший на линзу прицела.
«Аспирант».
Ракеты «Гидра». Ракеты «Хеллфайер». 50-миллиметровые пушки. Четыреста миль в час.
И всего один шанс.
Он скоро выберет свои мишени. Кого ему бояться? Кучки сбрендивших террористов, палящих из автоматических винтовок? Да им в дверь сарая и то не попасть.
Зато «Аспирант» может вышибить из здания целую комнату простым нажатием кнопки.
Всего один шанс.
Проклятое солнце. Лупит прямо в глаза, выжигая изображение в прицеле.
От слепящего сияния слезятся глаза, но я стараюсь не моргать.
«Опусти!»
Это Бенджамин. Он орет мне прямо в ухо — откуда-то издалека, за тысячу миль отсюда.
«Опусти!»
Господи, до чего же он быстрый! Осталось не больше полумили.
«Ты! Козел! Вонючий!»
Что-то холодное и твердое на шее. Кто-то явно пытается сбить меня. Пропихнув сквозь шею ствол.
«Я пристрелю тебя!» — орет Бенджамин.
Снять предохранительную крышку и щелкнуть на спуск. «Джавелин» к бою готова, джентльмены!
Поперхнуться выстрелом.
Опусти!
Крыша взорвалась. Просто разлетелась в куски. А через долю секунды — пушечный залп. Невероятный, оглушающий, сотрясающий все тело звук. Осколки камней разлетелись во все стороны — каждый не менее смертоносный, чем сами снаряды. Пыль, ярость, разрушение.
Моргнув, я отвернулся, и слезы хлынули по щекам.
Он сделал свой первый заход. Невероятная скорость. Быстрее я не видел еще ничего — кроме, пожалуй, истребителя. А какой разворот! Поверить невозможно. Мгновенный зигзаг, вход в штопор. Резкий крен, разворот, еще крен.
Привкус выхлопных газов на языке.
Я снова поднял «Джавелин» и боковым зрением увидел голову и плечи Бенджамина, в тридцати футах от себя. Хрен знает, где было все остальное.
Франциско опять кричал на меня, на сей раз по-испански, так что мне никогда уже не узнать, что именно.
Вот он. Четверть мили.
На этот раз я действительно видел его.
Теперь солнце позади меня. Оно поднимается, набирает высоту, шпарит прямо на узелок ненависти, что несется ко мне.
Перекрестье. Черная точка.
Идет прямым курсом. Никаких отклонений. К чему утруждать себя? Чего бояться? Просто кучка спятивших террористов.
Я вижу лицо пилота. Нет, не в прицеле — в своей памяти. Образ отпечатался в памяти после первого захода.
Поехали!
Я жму на кнопку, запуская тепловую батарею, и собираю все силы в кулак, пытаясь удержаться на ногах, чтобы отдача первой ступени не отбросила меня назад.
«Ньютон», — мелькает в голове.
Заходит для атаки. Ты все такой же быстрый, ужасно быстрый, но я вижу тебя.
Я вижу тебя, ты, козел вонючий!
Срабатывает зажигание на двигателе второй ступени, толкая «Джавелин» вперед — голодную и нетерпеливую. Пусть гончая увидит кролика.
Просто держать. И все. Просто держать его в перекрестье.
Видеокамера в блоке наведения поведет световой сигнал от хвоста ракеты, сравнивая с сигналом от прицела; малейшее расхождение — и траектория будет откорректирована.
Держать цель в перекрестье, только и всего.
Две секунды.
Одна секунда.
