– Мой дядя Нидхад Стиркхьорт. Его жена Эмма. Их сын Гунтер – ему было четырнадцать лет…
– Итак, вы потеряли все: дом, родных, имущество. Потому что имущество мятежников конфисковывалось, не так ли?
– Да, как у многих на востоке Эрда. Но я не прошу о возмещении. Моих родных этим не вернешь, так же как и Эйнара. Я прошу лишь, чтобы с памяти Вальграма сняли клеймо предателя.
– Вернемся к вашей истории. Что вы делали после гибели Вальграма и ваших родственников?
– Я вышла замуж.
– За главу бродячей труппы, как мне сказали. – Впервые он выказал интерес, выходящий за рамки расследования. Но она снова не отвела взгляд, хотя признание могло погубить ее.
– Вам сказали верно.
– Вскоре после гибели вашего жениха?
– Да, вскоре. Этот человек спас меня от худшей участи, которая ждет женщин в покоренной стране. И я была перед ним в долгу.
– Что было дальше?
– Я стала комедианткой. Вместе с мужем и его труппой мы странствовали по империи. Этой зимой муж простудился и умер в Эрденоне.
– И, следовательно, вы, не имея возможности просить за Вальграма, пока были замужем за другим, после его смерти направились в Тримейн.
На сей раз Дагмар склонила голову.
– Кто может удостоверить вашу личность?
Ее удивило, что правитель не спрашивает, кто может подтвердить правильность ее рассказа о Вальграме и Радноре. Но вопрос был задан.
– В первую очередь – «Дети вдовы».
Правитель взглянул на нее недоуменно.
– Это название труппы. Корпорация гистрионов «Дети вдовы».
– Странное название… А вы? Вы играли под вымышленным именем?
– Нет. Там меня называли Дагмар.
– Труппа сейчас в Эрденоне?
– Я оставила их там. Но, возможно, они скоро приедут в Тримейн. Кроме того, меня должны помнить в моем городе. Наверняка, кто-нибудь остался… А что до людей Вальграма… Может быть, кто-нибудь из них жив и помнит меня… не знаю.
– Хорошо. Где вы проживаете в Тримейне?
– В Южном подворье.
– В гостинице? Это не лучшее место для женщины благородного происхождения.
– Оно достаточно хорошо для комедиантки и для вдовы комедианта. Я прекрасно сознаю, ваше высочество, что мне никогда не вернуться туда, где мне полагалось быть по праву рождения. Моя жизнь загублена, и я не стремлюсь ее изменить. А к чему я стремлюсь, изложено в моем прошении.
– Оно не останется без ответа. Вашим делом займутся. Однако, пока дело не будет решено, вам не следует покидать Тримейн. Если же почему-либо возникнет такая необходимость, незамедлительно поставьте об этом в известность.
Дагмар снова поклонилась, ниже чем в прошлый раз. Она поняла, что аудиенция окончена.
Тем же путем ее вывели из дворца.
– Правитель обещал заняться делом, – сказала она Джареду, который мерил шагами двор у коновязи, и, завидев Дагмар, метнулся к ней, как ужаленный. Ее лицо было замкнутым, отчужденным, и он не решился расспрашивать. Подсадил Дагмар в седло и повел Табиба прочь.
Бессейра, поджидавшая их на Соборной площади, не была так деликатна.
– Давай рассказывай, – потребовала она.
По мнению Джареда, вопрос был неуместен по двум причинам. Во-первых, Дагмар не была склонна говорить. А во-вторых, и главных, место для откровений выбрано неподобающее На Соборную площадь выходил фасад Дома Трибунала, и пусть оттуда зрят гораздо дальше, чем простирается обзор из окон, желательно было быстрее отсюда убраться. Правда, Бесс и не пыталась их задержать. Дагмар направила чалого в сторону Свинцовой башни (тоже не радует глаз, но все же лучше Трибунала), а Бесс и Джаред шли рядом.
– Я ничего не сказала правителю о докторе Поссаре, – произнесла Дагмар, глядя в сторону реки.
– Правильно, – одобрила Бесс.
– Потому что, если б я это рассказала, он бы спросил, каким образом я излечилась. А я не хотела называть имя Джареда.
– И это верно. Нечего в наши дела мешать Трибунал.
– Я не думала о Трибунале. Правитель говорил со мной учтиво, расспрашивал о разных вещах. И мне стало страшно.
