Она отрицательно покачала головой. Она смотрела на меня прямо, ожидая моих действий. Странный приступ паники читался в ее глазах и я вспомнил, что хотя мне разрешалось заниматься с ней любовью, мне не разрешалось смотреть на нее голую: она не снимала комбинации или же просила переодеться в какое- нибудь ночное одеяние. Может это и составляло ее тайну, вот она доктор, а вот она и не доктор. Может в этом все и заключалось. Или может она что-то прятала. Но, так или иначе, есть только один путь, чтобы все выяснить.
Я сделал хромающий шаг по направлению к ней. Оливия ждала не двигаясь, но когда я протянул к ней руку, чтобы снять платье, — в одной руке я продолжал сжимать пистолет, — она глубоко вздохнула и ухватила меня за запястье.
— Нет! — Простонала она. — Поль, не надо! Пожалуйста! У меня нет ничего. Клянусь! Ты не должен... — она заколебалась и посмотрела мне в глаза, — тебе не следует этого проделывать тут со мной!
Я посмотрел на остальных. Они смотрели на нас не отрываясь.
— Ты должна сделать это, хотя бы так, как сможешь. — Сказал я хрипло.
— Да, — с яростью произнесла она, — ты хочешь устыдить меня не найдя того, что ищешь. Я надеюсь, ты запомнишь на всю оставшуюся жизнь, что я сказала тебе. Клянусь тебе, у меня ее нет!
— Я запомню, — пообещал я. Я стряхнул ее руки и снова потянулся к воротнику ее платья. Я видел, как ужас изобразился на ее лице.
— Подожди! — задыхаясь произнесла она. — Хорошо, я сделаю это. — Она заколебалась, — только позволь мне.... Только одну вещь вначале, Поль. Пожалуйста.
— Гарантирую, — сказал я, — я сдержан. В чем дело?
Она протянула руку. Я резко отшатнулся.
— Стоп! Что ты хочешь?
— Только расческу, — сказала она.
— Расческу?
— Расческу из твоего нагрудного карманчика. Дешовую карманную расческу. Рассмотри ее осторожно, перед тем, как дать мне. Я хочу чтобы ты избежал неприятности! — ее голос был горек.
Я посмотрел на нее, в эту секунду мне очень хотелось бы знать, что у нее на уме. Я пожал плечами, вынул расческу из кармана и подал ей.
— Что еще?
— Теперь, — сказала Оливия и повернулась, чтобы посмотреть на Дотти Даден, — теперь я прошу разрешения расчесать ей волосы.
Мертвая тишина была ответом на ее просьбу. Дотти протестующе воздела руки к своему позолоченному улью, который венчал ее голову, который любая глупая женщина-полисмен попросила бы осмотреть, мотивируя это, как составную часть любого обыска. Да, это было не самой блестящей ночью в моей жизни.
Оливия, с расческой в руке, сделала шаг к Дотти, но та бросилась к дверному проему. Я сделал резкий шаг, чтобы удержать ее. Моя раненная нога подвела меня и я тяжело рухнул рядом с ней. Я понял, что она собиралась сделать и ухватился за нее, чтобы она не поднесла свою руку ко рту. Последовали грубые объятия, чтобы отобрать у нее смертельную таблетку.
Затем я с трудом поднялся на ноги и посмотрел на смертельную маленькую капсулу, зажатую в моей руке, а затем на маленькую девушку в больничном халате, растрепанную и пыльную и на ее замысловатую прическу, рассыпавшуюся на неаккуратные пряди и кольца над белым лбом. Она выглядела теперь значительно старше, не такой аккуратной и притягательной, как раньше.
Над одним ухом, как экзотическая драгоценность — кусочек металла и стекла, поблескивал среди вьющихся светлых прядей волос. Она подняла руки вверх, отыскала ее, сдернула и бросила в меня. Ее цель уклонилась. Я слышал, как эта вещь стукнулась о бетонный пол, позади меня.
— Я ничего тебе не скажу! — простонала она. — Ты не заставишь меня говорить!
Они всегда так говорят.
Глава 21
Человек по имени Эмиль Тоссиг в Сент-Луисе называл себя Вильям Кан. Это был пожилой человек с белыми седыми волосами и с приятными коричневыми глазами. По крайне мере, позже, люди по соседству говорили, что его глаза смотрели по-доброму. Но я никогда не видел его сам, чтобы составить свое независимое, от других, суждение. Я находился в семидесяти ярдах позади него, через улицу, когда он сделал несколько шагов, чтобы подняться в совой дом, когда, вдруг, упал и умер.
Доктор провел осмотр и сослался на сердечную недостаточность, при этом старательно избегая упоминать о маленьком отверстии от пули, находящемся в основании черепа. Карл Кроче был не единственный, кто пользовался 'двадцать вторым' калибром, имевшим ряд преимуществ, перед другим оружием. Преимущества заключались в том, что на него можно прикрепить глушитель, а на больших калибрах глушитель действует не так надежно, как на этом.
После этого множество всяких событий произошло в стране, тени-прикрытия были идентифицированы другими агентами, для их поимки была уготована сеть в национальном масштабе, после ухода Тоссига. Несомненно, те, кто не был выявлен, сбежали, немногие вернулись обратно. Все это происходило не так гладко и бескровно, как предполагал Вашингтон, даже и при отсутствии их главаря, но где могло быть иначе? Мне сказали, так же, были межнациональные суды, решавшие о принадлежности того или иного человека к этому делу.
Эта часть дела меня не особенно интересовала. Во всяком случае, я тогда находился в госпитале и лечил инфицированную ногу. Еще одна характеристика двадцать второго калибра такая, что его маленькие пули несут на себе смазку и грязь, которая проникает и в рану, а если рана еще и не смертельна, то это доставляет множество неприятностей. Может быть поэтому меня не оставляли в покое, как я того хотел. Один джентльмен из Вашингтона посетил меня, когда я лежал на койке и сказал мне, что я герой и возможно спас мир или, хотя бы, какую-то его часть. Они образовали специальный департамент для этого, я думаю. Они называют это международными отношениями или еще чем-то в этом же духе.
Я хотел сказать этому парню, что бы он отправился во Флориду и произнес свою хвалебную речь в присутствии леди с ученой степенью по астрофизике, но это было бы не дипломатично. Так же я удержался от соблазна спросить его, какого дьявола он думает, что спасена именно часть мира.
Уже давно наступила весна, когда я снова смог посетить Пенсаколу, согласно инструкции Мака.
— Леди хочет, чтобы ты подписал какие-то бумаги, — сказал он мне в Вашингтоне, — я сказал ей, что ты можешь оставаться там сколько тебе потребуется. Понял?
— Понял.
— Там ты случайно можешь повстречать молодого Брейсуейта. Так, он уже не работает на нас. Он опять на своем корабле. — Мак метнул на меня взгляд, через стол. — Ты дал ему довольно грубую интродукцию к нашей работе, Эрик. Не было никакой необходимости в том, чтобы ему свидетельствовать на допросе этой девушки.
— Он сыграл свою роль в ее поимке. И я думал, что он лучше смог бы привыкнуть к работе, наблюдая ее изнутри.
— Посмотрев на ребят из команды допроса мисс Даден? Она умерла вскоре, — ты знаешь? А лейтенант Брейсуейт решил, что не хочет больше вести жизнь тайного агента. — Мак смотрел на меня задумчиво. — Может это потому, что у тебя осталось много невысказанного в этом деле, Эрик?
— Может быть, — сказал я. — А моя, э... жена, все еще живет по тому же адресу?
Мак ответил утвердительно, но когда я хотел позвонить ей домой из аэропорта Пенсаколы, я не мог найти фамилию Мариасси в телефонном справочнике. Затем я понял, что искал неправильно и перелистал книгу. На букву 'К' я увидел: Коркоран, Поль — 137Спрус, 332-1093. Странные чувства вызвала у меня эта фамилия. Я уже отвык от нее с прошлой осени.
Я набрал номер и мне ответила служанка, сказавшая, что миссис Коркоран отсутствует, но если я мистер Коркоран, то я могу застать ее в лаборатории, — здание под номером 1000 штаба морской авиации.
