вины, которое впервые посетило его, когда он лежал на мокром асфальте в наручниках. Чувство это было таким же безрассудным, как и прежде, если учесть, что самым большим преступлением, в котором его можно было бы по праву обвинить – это его пренебрежение к существующим нормам предельной скорости на определенных трассах. Он понял, что на сей раз тревожное состояние вызвано сознанием того, что лейтенант Сайрус Лоубок относится к нему со скрытым подозрением.
Лоубок был вежлив, но немногословен. Эти его многочисленные паузы наверняка имели обвинительный подтекст. Когда' он не делал каких-то пометок в записной книжке, взгляд его светло-серых немигающих глаз был с вызовом сосредоточен на Марти.
Зачем детективу подозревать его в том, что он не до конца правдив, Марти понять не мог. Он мог только предполагать, что многолетняя работа в полиции, необходимость общения с отбросами общества денно и нощно были той почвой, на которой мог взрасти цинизм. Не важно, что там обещала Конституция Соединенных Штатов Америки, полицейский с большим стажем работы, видимо, чувствовал себя правым в своем убеждении, что все люди – будь то мужчины или женщины – виновны до тех пор, пока не доказано обратное.
Марти закончил рассказывать и сделал еще один большой глоток колы. Холодный дождь сделал свое черное дело: нестерпимо болела шея в местах, где душитель оставил красные следы, которые к утру наверняка превратятся в шрамы. И хотя анальгетик, принятый им, уже начинал действовать, повороты головы в сторону вызывали такую острую боль, что он вынужден был сидеть, уставясь в одну точку и не двигаясь.
Лоубок долго сидел, перелистывая свои записи, молча просматривая их и тихо постукивая ручкой по страницам.
Дождь все еще освежал дыхание ночи, хотя это был уже не ливень.
Наверху под тяжестью полицейских, все еще занимающихся порученной им работой, время от времени поскрипывали доски пола.
Правая рука Пейдж нашла под столом левую руку Марти, и он сжал ее, как бы говоря, что теперь у них все в порядке.
Но это было не так. Ничего, по сути дела, не прояснилось и не разрешилось. Насколько мог судить Марти, их беды только начинались.
'…моя Пейдж…моя Шарлотта, моя Эмили…'
Наконец Лоубок перевел взгляд на Марти. Абсолютно ровным голосом, лишенным каких бы то ни было модуляций, способных пролить свет на его настрой, он произнес:
– Запутанная история.
– Я понимаю, что все это кажется невероятным. – Марти подавил в себе порыв убедить Лоубока в том, что он не преувеличивает степень схожести между ним и его двойником и вообще Ничего не утрирует. Он рассказал чистую правду. Не его вина в том, что эта правда в данном случае так же поразительна, как любая фантазия.
– Вы сказали, что у вас нет брата-близнеца? – спросил Лоубок.
– Да, сэр.
– Вообще нет брата?
– Я – единственный ребенок в семье.
– А сводного брата?
– Мои родители поженились, когда им было по восемнадцать. Никто из них больше не женился и не выходил замуж. Уверяю вас, лейтенант, в случае с этим парнем все не так-то просто.
– Для того чтобы иметь сводного… или даже родного брата, совсем не требуются какие-то новые браки, – сказал Лоубок, глядя прямо в глаза Марти так что отвести взгляд означало бы в чем-то признаться.
Пока Марти переваривал замечание детектива, Пейдж сжала под столом его руку, чтобы успокоить его. Он пытался убедить себя, что детектив только констатирует факт, но даже в этом случае было бы порядочнее смотреть в записную книжку или в окно.
Марти ответил жестко:
– Давайте подумаем… здесь может быть три варианта. Либо мой отец обрюхатил мою мать еще до того, как они поженились, и они отдали этого моего родного брата, этого незаконнорожденного братца людям на воспитание. Либо уже после того, как они поженились, отец переспал с какой-нибудь женщиной, и у меня появился сводный брат. Либо моя мать забеременела от какого-то другого парня до или после своего замужества, но все это держится в большом секрете.
Глядя Марти в глаза, Лоубок сказал:
– Сожалею, если обидел вас, мистер Стиллуотер.
– Я тоже сожалею об этом.
– Не слишком ли близко к сердцу вы это принимаете?
– Вы считаете? – резко спросил Марти, отметив про себя, что, может быть, он действительно реагирует чересчур бурно.
– Некоторые пары действительно производят на свет своего первенца еще до того, как они готовы к такому испытанию, – сказал Лоубок, – и зачастую они отдают его на воспитание и усыновление другим людям.
– Только не мои родители.
– Вы это точно знаете?
– Я знаю их.
– Может быть, спросите их об этом.
– Может быть, спрошу.
– Когда?
– Я подумаю об этом.
На лице Лоубока появилась еле уловимая улыбка.
Марти был уверен, что в этой улыбке промелькнул сарказм. Но он никак не мог понять, почему детектив считает его не просто невинной жертвой, а кем-то еще.
Лоубок вновь посмотрел в свои записи.
Потом он сказал:
– Если этот ваш двойник не приходится вам ни родным, ни сводным братом, то как вы можете объяснить такое поразительное сходство?.
Забыв про шею, Марти начал было трясти головой, однако вскоре сморщился от пронзившей его острой боли.
– Не знаю. У меня нет объяснения этому.
Пейдж спросила:
– Дать тебе аспирин?
– Я уже принял анацин, – ответил Марти. – Мне вскоре полегчает.
Вновь встретившись взглядом с Марти, Лоубок сказал:
– Просто я думал, что у вас на этот счет есть какая-нибудь теория.
– Нет. Сожалею.
– Просто вы писатель и все такое прочее. Марти не мог уловить смысла сказанного детективом.
– Простите?
– Вы ведь каждый день используете свое воображение и этим зарабатываете себе на жизнь.
– Ну и что?
– Я думал, может быть, вы сможете приподнять завесу над этой маленькой тайной, если постараетесь.
– Я не детектив. Моего ума хватает на то, чтобы сочинять детективы, а не разгадывать их.
– Если верить телевидению, то авторы детективов, а также любой детектив-любитель всегда умнее и прозорливее полицейских.
– В жизни все совсем иначе, – ответил Марти. Лоубок подождал несколько секунд, машинально рисуя что-то в своей записной книжке, потом ответил:
– Да, совсем иначе.
– Я не смешиваю вымысел с реальной жизнью, – несколько резковато произнес Марти.
