изношенный занавес. На расстоянии в сотню миль пальнули тормозные ракеты, осветив небо. А потом гигантская машина грохнулась в сотне ярдов впереди, скрыв их от большинства ромагинов.
Высунулся крошечный акустический электроннолучевой осциллограф, закрутился, ловя его голос, записанный в памяти.
— Назад и направо, — сказал он. — Перебей вон тех солдат.
'Джамбо' скорректировал позицию. Ромагины сперва его приняли за свою собственную машину, чудесным образом кем-то присланную на подмогу, повыскакивали и, смеясь, побежали навстречу. Восклицания и фырканье в основном смолкли, когда первые ряды были скошены лазерной пушкой. Гвардейцы обратились в бегство. Но пушечные лучи и газовые гранаты крушили, не разбирая, пески и людей. Бронированный танк, заметив робота-исполина, развернулся и попытался уйти. Он прополз десяток ярдов, прежде чем лазерная пушка разнесла его в прах.
Мутики ликовали. Бейб обхватил Тоэма за шею и чуть не удушил его одной рукой, одновременно пихая другой, забинтованной.
— Твой? — прокричал Корги.
— Мой! — Он обернулся к 'Джамбо-10', усевшемуся со всем вооружением наготове. — Расслабься! Урчание немного смягчилось.
— Будем двигаться перед ним к месту встречи со Стариком. Мы оставим себе этого 'Джамбо', — взволнованно заявил Корги. — Он нам может понадобиться, прежде чем все кончится.
— Эй! — крикнула Мейна, указывая на медленно выплывавшие на небольшой высоте из ворот сани. В них сидела одна-единственная фигурка. Маленькая. Когда сани приблизились, Тоэм разглядел, что это мальчик с белыми глазами, альбинос, который был вовсе не альбиносом.
— Тоэм! — заорал Ханк. — Прикажи 'Джамбо'...
Но 'Джамбо' исчез.
На долю секунды для Тоэма вообще все исчезло, а потом...
Сокрушительная вспышка света!
Еще одна, ослепительная!
И еще!
А из тумана озоновых облаков появилась она, безликая, легкой походкой, покачиваясь грациозно...
Но без лица...
И без имени...
Он сосредоточился на лице, на том, каким оно должно было быть, на том, каким он его точно помнил...
Глаза зеленые...
Зеленые, зеленые, зеленыезеленыезеленые...
Источающие сладость губы, крошечный розовый язычок, облизывающий маленькие зубки в порыве страсти...
Шипение...
Раздался вопль, которые не вписывался в видение. Греза на миг развеялась, и он вновь обрел контроль над своим телом. Потом дурман навалился еще плотней.
Сокрушительная вспышка света!
Еще одна, ослепительная!
И еще!
Шипение...
Он коснулся ладонями ее грудей, заглянул в безликое лицо...
Снова визг. На сей раз совсем близко. Собственно, прямо в ухе. На секунду мир снова открылся. Белоглазый мальчик стоял на земле на коленях, позади сани висели в воздухе. Щупальца Ханка тряслись, извивались. Это Ханк вопил!
Сокрушительная вспышка света!
И еще!
И из тумана выходит она...
Его охватила жажда насилия...
Визг Ханка был только прелюдией к последовавшему затем визгу мальчика. Он перекрывал все возможные визги Вибрировал всеми мыслимыми децибелами. Это был миллион миллиардов воплей, рвущихся из бездны, дробивших скалы его ушей...
Сокрушительная вспышка света!
Она, обнаженная...
Но грезы оказались нестойкими. Они отступали, как волны прибоя, становясь с каждым разом слабее, постепенно сходя на нет. Хорошо бы, чтоб Ханк прекратил вопить.
Вспышка света...
Она поворачивается, обнаженная...
И еще од...
Все визги стихли, и вместе с ними улетучились крохи кошмара, следы грез. Он озирался, как пьяный. Остальные тоже приходили в чувство. Полдюжины танков карабкались по пескам, считая, что мальчик по-прежнему создает для них защитный экран.
— Расколоти их! — крикнул он 'Джамбо'.
Вздернув стволы и пушечные жерла, робот закидал танкетки скорострельными гранатами и газовыми снарядами, расколошматил их в пыль, разворотил городскую стену и отогнал оставшихся гвардейцев в центр столицы, подальше от стен.
Тоэм почуял, что щупальца Ханка начинают ослабевать. Он впервые с момента устроенной мальчиком атаки повернул голову, чтобы взглянуть на мутика. На губах его пузырилась кровь. Тоэм рухнул на колени, снял Ханка, бережно опустил на землю. Все прочие собрались вокруг. Веки Ханка отяжелели, наполовину прикрыли глаза. Кровь текла изо рта, из обоих ушей. Он был бледен. Он умирал.
Теперь Тоэм чувствовал, как подступают слезы. Рыба мало что для него значил. Рыба был отщепенцем, одиночкой. Для Сиэ конец стал благодеянием — это создание призывало смерть. Но Ханк... Ему хотелось ворваться в город и перерезать глотку каждому попавшемуся на глаза солдату. Он кипел яростью, палил из самых главных орудий. И плакал. Сквозь гнев и ненависть все-таки пробивалась нежность.
Кровь безостановочно стекала с губ Ханка.
— Ханк, Господи, кто он такой?
— Это не тот мальчик, — слабо вымолвил Ханк.
— А кто?
— Мутик...
— Но он действовал против нас!
Ханк закашлял, хрипя и выплевывая красные клочья.
— Тоэм, представляешь себе мутика, родившегося без тела? Нет, я не в бреду. Другие подтвердят. Родившегося без тела, одно только сознание, чистая сущность, не заключенная в оболочку плоти.
— Я не понимаю.
— Белоглазые похожи друг на друга, они всегда одинаковые. Это живая фабрика грез, психоделик-наркотик. Они создают себе псевдоплоть, тело, которое мы видим, пользуясь грубой силой мужских желаний. Похоть, похоже, сильнейшая из основных мужских эмоций. Кое в ком она так сильна, что белоглазый способен сотворить из нее тело, извлечь из этих помыслов силу и соткать для субстанции оболочку. Когда-то мужчины стремились добыть пропитание, и это больше всего занимало их мысли, но теперь никто уже не голодает. Некогда чувство самосохранения было главным, но теперь и оно ослабело. Умершего часто можно оживить. Смерть не всегда необратима. Потом это была любовь к семье. Но в большинстве людей она умерла давным-давно, когда современный мир поставил на первое место эгоистическую любовь к себе. И теперь это похоть. Белоглазые — реальные творения похоти. Когда рождается один из них, мужчины стекаются к лону, чтобы дать ему плоть в обмен на правдоподобные грезы.
