десяти футах от меня. Едва я разделался с ним, как услышал злобное завывание у себя за спиной.
Мы обернулись.
Два волка отделились от стаи, украдкой пробрались вдоль лощины и поднялись по другому склону, пройдя почти что по нашим следам. Теперь мы были окружены. Один из волков прыгнул на меня. Я почти в упор всадил в него наркострелу. Волк скорчился и забился в судорогах. Под действием наркотика его мозг расслабился, а вслед за ним – и напряженные мускулы. Бешеная ярость покинула его: было такое впечатление, словно из воздушного шарика выпустили газ. Волк рухнул в двух шагах от меня, подняв облачко снега.
Задыхаясь, зверь попытался встать, но завалился на бок и потерял сознание.
Второй волк оказался проворнее. Прыгнув Ему на спину, волк сбил Его с ног.
Клыки погрузились в псевдоплоть. Очевидно, псевдоплоть, выращенная в искусственной матке, на вкус была не хуже обычного мяса. Во всяком случае, волк не стал отскакивать, а, наоборот, яростно набросился на свою добычу.
Он потянулся, чтобы перегрызть горло моему андроиду. Я выпустил очередь, но промахнулся, и наркострелки скрылись в снегу. В следующее мгновение зубы животного впились в ничем не защищенную шею, но не слишком глубоко. По коже побежали струйки крови. Я выжидал подходящего момента, чтобы вмешаться, но тут Он неожиданно ударил волка кулаком в голову и проломил ее. Видимо, Он превратил свою руку во что-то, похожее на молоток, точно так же, как раньше превращал ее в лопату. Волк захрипел и упал.
– Твое лицо, – только и смог сказать я. Его щека была изорвана и сильно кровоточила.
– С ней все будет в порядке. – Едва Он произнес эти слова, как кровь перестала течь. Казалось, что Его щека живет собственной жизнью, так она извивалась, вздрагивала, пульсировала. Он оторвал полуотгрызенный волчьими зубами лоскут плоти. Я видел, что под ним уже образовалась новая, чистая и гладкая кожа. Через несколько мгновений от раны не осталось и следа. Он полностью исцелился.
– Еще шесть, – сказал Он, показывая на последних наших врагов.
Но эти шестеро волков рассыпались по гребню горы и настороженно рассматривали нас, не выказывая явного намерения нападать. Они видели, что мы каким-то образом победили десятерых из их стаи, и теперь волки утратили часть своей гордости. У нас появилась надежда, что они отступят и отправятся на поиски более легкой добычи.
– Нужно идти, пока они не передумали, – сказал я. – Или пока остальные не проснулись.
– Подожди минутку, – попросил Он и опустился на колени рядом с убитым волком. Он перевернул зверя на спину и начал трудиться. Минуту спустя волк был освежеван, совсем как те кролики. Он принялся отрывать от туши большие куски мяса и запихивать их в рот, работая челюстями точно так же, как сейчас работали бы волки, если бы мы оказались им по зубам.
– У волков должно быть жесткое мясо, – сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– Мне необходимо это мясо, – откликнулся Он. – Меня мало волнует его вкус или жесткость. Перемены ускоряются, Джекоб. Я задержу нас всего на несколько минут, – Он с шумом проглотил еще один кусок. – Ладно?
– Да, конечно.
– Вот и хорошо, – сказал Он.
Он продолжал набивать рот истекающим кровью мясом. Я предположил, что Он каким-то образом приспособил свою пищеварительную систему перерабатывать все, что попадает в желудок. После такой трапезы любого другого человека тошнило бы три дня, но не Его. Я бы отдал все на свете, лишь бы иметь сейчас возможность сделать рентгеновский снимок и посмотреть, что и как Он в себе изменил. Во мне говорил врач. Любопытство медика не желало униматься. Его решительно не интересовали всякие мелочи, наподобие рыскающих в ночи волков и полиции Всемирного Правительства, которая идет по нашим следам, неуклонно сокращая расстояние. Десять минут спустя Он съел большую часть волчьей туши и сказал, что готов идти.
Мы спустились по склону и пересекли лощину, по которой были разбросаны волчьи тела.
Я продолжал оглядываться назад, постоянно ожидая услышать лязг зубов и хриплое рычание.
Скверная выдалась ночь...
Через час сорок пять минут после рассвета мы добрались до хижины.
Несмотря на то что парк казался безлюдным, каждую из этих ста пяти минут я дрожал от страха, что сейчас нас заметят и арестуют. При виде хижины я ощутил в себе хоть какое-то внутреннее тепло – впервые с того момента, как меня бросило в пот при виде волков. Дом оставался таким же, каким я его запомнил: уютно устроившимся посреди сосновой рощи. Задняя дверь выходит к отвесному утесу, а из передней открывается вид, от которого захватывает дух: снег, сосны и предгорья. Это место было не из тех, куда отправляются отважные путешественники, чтобы удалиться от цивилизации и всех ее проявлений. Гарри и прочие, ему подобные, платили немалые деньги именно за то, чтобы получить все современные удобства, скрытые под маской деревенской простоты.
На этот раз ключа у меня не было. Даже если бы я с самого начала планировал прийти сюда, я не мог бы отправиться к Гарри, взять ключ и тем самым втянуть его в эту историю. Я сам заварил эту кашу, и расхлебывать ее тоже должен был сам. Я выдавил дверное стекло и открыл замок. Во время этой процедуры мне все казалось, что сейчас из гостиной выскочит какой-нибудь тип с пистолетом двадцатого калибра в руках и завопит: 'Грабят!' Но, как я и предполагал, дом был пуст.
Мы нашли в доме картонную коробку и заткнули сделанную мною дырку в двери картоном, чтобы не так дуло. Потом Он обнаружил в пристроенном к дому сарайчике генератор, и мы смогли включить обогреватели. Я возблагодарил всех богов за то, что у Гарри в доме наличествовал не только камин. От камина идет дым, который может заметить какой-нибудь парковый смотритель и за час навести на наш след полицейских. А электрообогреватели как следует нагреют гостиную и позволят нам достаточно уютно чувствовать себя во всем доме. И этого было достаточно. В нашем положении было не до роскоши. После недели бегов даже самая малость покоя уже была величайшим благом. Конечно, и в электрогенераторе был свой риск – он работал довольно шумно. У него был неплохой глушитель, но если бы кто-нибудь подошел достаточно близко, чтобы расслышать утробное урчание генератора, он наверняка заподозрил бы неладное и захотел бы осмотреть дом.
