- Но мне уже за тридцать.
- А можно узнать, что привело вас, Ингрид Дизель, ко мне в этот поздний час?
- Но ведь еще нет и одиннадцати. Дело вот в чем. Я живу на Пассаж-дю-Дезир, в том доме, где Ванессу Ринже…
- Да, я в курсе.
- Ваши коллеги первый раз допрашивали меня дома. Я не могла сказать о своих соседках ничего плохого. Когда я увидела, что их увозят в комиссариат, то поехала следом. Оказавшись на месте, я пыталась отстаивать их интересы, но один из ваших коллег повел себя весьма нелюбезно.
- Люди часто забывают, что комиссариат - это не пляж в тропиках. Те, кто там работает, ежедневно подвергаются стрессу и поэтому не слишком дружелюбно относятся к туристам.
- Я думаю, вы можете мне помочь. В конечном счете, помочь всем нам. Жителям квартала. Потому что смерть одной молоденькой девушки волнует всех.
- Наша беседа начиналась вполне разумно. Говоря о моей карьере, вы употребили прошедшее время. И попали в точку. Но сейчас вас понесло не в ту сторону. А жаль. Тем более что все это становится навязчивым: вы уже вторая сегодня, кто напоминает мне о прошлом. Скажите себе: сейчас Лола Жост занимается тем, что собирает пазлы. Во всяком случае, когда у нее есть на это время.
- Но собирать пазлы, должно быть, ужасно…
- Ужасно что? Нудно?
- Э-э… да. Но извините меня, я сразу перейду к делу. Максим сказал, что я могу поговорить с вами, что вы - приятная женщина.
- Приятная женщина. Штамп! Я предпочла бы такой вариант: Максим сказал мне, что вы - настоящая женщина. Ну, ладно. Я настоящая женщина. Или, во всяком случае, то, что от нее осталось после того, как я раздала себя по кусочкам. Я раздавала и раздавала себя, а теперь имею право сидеть дома и собирать пазлы или делать розы из морковки, если мне так хочется. Или произносить сальные словечки, вот. Это со мной случается, когда я устаю от пазлов. Я имею такое право.
- Нет.
- Как это нет?
- Если вы ничего не сделаете, то арестуют невиновного, а тот негодяй, который убил Ванессу, останется на свободе. Это недопустимо.
- Я тоже знаю высокие слова, а не только сальные: неприемлемый, непереносимый, недопустимый, непостижимый и даже несправедливый. Так что не произносите высоких слов у меня над ухом: они меня не впечатляют.
- Но все-таки жизнь заключается не в том, чтобы сидеть дома и забывать о других.
- Жизнь, мадемуазель, - это чередование сладкого и горького, и если в таком возрасте вы этого еще не поняли, то я здесь бессильна.
- Максим сказал мне, что до того, как убили вашего коллегу, вы были необыкновенным полицейским.
- Вы начинаете меня утомлять.
- Вместо того, чтобы тонуть в жалости к себе и этом жутком халате, вы бы лучше встряхнулись и помогли всему кварталу.
- Довольно. Я не допущу, чтобы коротко стриженная полосатая девица с татуировкой проявляла неуважение к моему халату. Убирайся.
- Нет.
- Как хочешь. Я вызову своих, как ты выражаешься, коллег, чтобы они забрали тебя в участок. Гарантирую, что в этот раз они отнесутся к тебе с должным вниманием.
- Вы не приятная женщина. Максим ошибся, а я еще раз повторяю: ваш халат ужасен. Просто ужасен! Когда вы будете вести тихую и спокойную жизнь пенсионерки, вы перестанете быть интересны. И это время вот-вот наступит.
- Дверь осталась на прежнем месте, и комиссариат тоже. У тебя есть две секунды, чтобы выбрать, какое из этих мест тебе по душе.
Американке не пришлось повторять третий раз. И Лола смогла наконец закрыть за нахалкой дверь. Она минуту постояла, запирая дверь и настраивая глазок; у нее в голове мелькнула мысль об огромном неподвижном циклопе. Подходящий персонаж для сериала о Шеддоках. Однако «Шеддоки» уже давно не шли по телевидению. Потом она заметила, что татуированная девица забыла у нее свой пуловер. Лола метнулась к окну и увидела силуэт, быстро удаляющийся в направлении Пассаж-дю-Дезир. Шаг спортсменки. Полураздетая холодной ноябрьской ночью и согреваемая бушевавшей в ее душе яростью. Люди иногда неузнаваемо преображаются в моменты поражений.
Лола машинально прочитала этикетку на пуловере. Сороковой размер. Лола вспомнила, что носила сороковой размер во времена своей юности. В эпоху «Шеддоков». Она унесла пуловер в спальню и встала перед зеркальным шкафом. Да, ее халат отвратителен, но что с того? Он по крайней мере теплый. Она приложила полосатый, как матроска, пуловер к своей необъятной груди, и он показался совсем маленьким, прямо детским. В процессе странной эволюции сирена медленно превращалась в старого кашалота. Так медленно, что она и сама не заметила, когда это наконец произошло. И тысячелетия спустя после катастрофы потаскуха наивно размахивала матроской-пуловером, как флагом, как опознавательным знаком, воображая, что все просто. Что достаточно сказать: «да, о да, я согласна».
Ну же, Лола, прекрати этот балаган. Ты слишком пьяна, деточка. Тебе пора идти спать.
Так Лола и сделала. Но не успев донести голову до подушки, она снова встала. В ее ушах звенел обрывок фразы. Фразы этой девчонки Дизель. Она сказала: «Если вы ничего не сделаете, то арестуют невиновного…» И, по ее словам, она ходила на улицу Луи-Блан давать показания в пользу Хадиджи и Хлои. Лола встала и позвонила Бартельми. Маленький мерзавец, похоже, был рад ее слышать и рассыпался в похвалах «начальнице», таких же длинных, как понедельник без пазла. Она быстро осадила его, и лейтенант рассказал обо всем, что ей хотелось знать. Садовый Гном уже устал играть с официантками из «Красавиц». Сейчас он собирался заняться их хозяином. Будучи возлюбленным Хадиджи Юнис, Максим Дюшан имел доступ к ключам от квартиры девушек. А в то утро, когда произошла драма, он был на месте происшествия. На сеансе массажа у Дизель. Лола быстро оделась, взяла полувер-матроску (матроску-полувер - она не знала как лучше) и направилась к Пассаж-дю-Дезир.
7
«ОПАСНОСТЬ! СОБАКИ СПУЩЕНЫ! КУСАЙТЕ ИХ!»
Кто-то высказал свою точку зрения, написав это красной краской из баллончика на витрине антикварной лавочки, располагавшейся рядом с домом, где жили Дизель и девушки. Лола провела пальцем по восклицательному знаку и обнаружила, что краска еще довольно свежая. А потом сквозь буквы надписи она разглядела бутылку с крохотной балеринкой, одетой в пачку и пуанты. Ножки у нее были подвижные, а ключ, запускающий механизм игрушки, торчал справа. Лола оглядела улицу. Она была пуста, если не считать этого волшебного тумана и типа, спавшего под грудой картона. Она позвонила в квартиру Ингрид Дизель.
- Я сняла свой халат и принесла тебе твою матроску или полувер - я уж не знаю.
- Прежде всего я хочу узнать, передумала ли ты.
- Вот ты какая - сразу к делу! Да, вижу, манеры у тебя не изменились. Ну ты позволишь мне войти или оставишь меня лелеять свой ревматизм?
Девчонка Дизель посторонилась, и Лола вошла в комнату, напоминавшую приемную. Психоделическая версия. Оранжевое канапе соседствовало с розовым, и по обоим были разбросаны подушки цвета летнего неба. А желто-сиреневый ковер напоминал тигра-мутанта. Ароматическая лампа была наполнена фиолетовой жидкостью, в которой, исполняя странный абстрактный танец, кружилась маленькая свеча. Так сказать, пейзаж под действием ЛСД. Слышалась музыка - постоянно повторяющееся сочетание звуков, без сомнения, сочиненное каким-то роботом-неврастеником.
