Мстиславского, воспоминаний не писателя, а революционера, политического деятеля, командира и комиссара, а также его публицистика.
Нельзя сказать, чтобы о революционных заслугах Мстиславского вовсе не вспоминали. В предисловиях или послесловиях к тем двум книгам, что переиздавались, в разного рода справочниках и после смерти писателя упоминалось, что он участвовал в первой русской революции (и был брошен в Петропавловскую крепость за подготовку восстания в финляндском военном округе), что занимал во время гражданской войны такие-то и такие-то посты. Затем цитировали сказанные Мстиславским в конце 30-х годов слова, — мол, книгой «Грач, птица весенняя» он, беспартийный, сдал экзамен на звание большевика. И, обычно, все…
К какой же партии принадлежал автор этой книги о Баумане в пору, когда был подпольщиком и комиссаром? Теперь эту «страшную тайну» можно открыть: еще на рубеже нашего века примкнул Сергей Дмитриевич к партии социалистов-революционеров (эсеров). Эсером он стал вскоре после того, как пришел в революционное движение, эсером долго и оставался. А с середины 30-х годов все российские политические партии, кроме большевиков, были уже объявлены, в духе сталинского «Краткого курса истории ВКП(б)», не просто реакционными, буржуазными или мелкобуржуазными, но непременно — сознательными врагами рабочего класса, советской власти, Советской России, да еще продавшимися другим, еще более страшным врагам. Процитирую для примера хотя бы статью «Эсеры» из 11 тома Малой Советской энциклопедии, вышедшего в 1947 году.
«Вместе с меньшевиками, анархистами, буржуазными националистами, в тайном союзе с изменниками и предателями — троцкистами и бухаринцами, по заданиям и на средства иностранных империалистов и иностранных разведок Э(серы) вели преступную — явную и тайную борьбу против Советской власти».
В таком же духе вся история раскрашивалась уверенной рукой в однотонные красный и черный цвета. Забывали, например, о том, что большевики заключали практические союзы с эсерами во время первой русской революции, что в октябре 1917 года эта партия раскололась как раз из-за разного отношения ее членов к большевикам. И если правые эсеры после раскола активно выступали во многих районах страны против советской власти, входили в контрреволюционные правительства и т. п., то левые социалисты- революционеры вступили в союз с большевиками, поддержали советскую власть. Несколько позже их представители вошли в ленинское правительство как народные комиссары. Существовал двухпартийный правительственный блок.
Левоэсеровский мятеж в июле 1918 года разорвал союз, который мог бы очень многое дать развитию нашего общества. Именно после разрыва ЦК левых эсеров с большевиками советская власть фактически превратилась в однопартийную (хотя во многих советах продолжали еще активно работать не только большевики, но и представители других партий; последние участвовали даже в съезде Советов, провозгласившем в декабре 1922 года образование Союза Советских Социалистических Республик). Тем самым оказалась устранена легальная внутрисоветская оппозиция; а ведь сам факт существования такой оппозиции мог помешать установлению форм однопартийной диктатуры, позволивших в конечном счете Сталину прийти к единоличной власти.
Остается добавить, что значительная часть левых эсеров отказалась принять участие в июльском мятеже или вернулась после него к сотрудничеству с большевиками, немалое число бывших левых эсеров участвовало в гражданской войне за советскую власть, многие из них вступили в ряды большевиков.
Далеко не просто обстоит дело и с некоторыми другими партиями. Так, анархистом был знаменитый «матрос Железняк» — Анатолий Григорьевич Железняков. Ленин, кстати сказать, высоко ценил идейного теоретика анархизма П. А. Кропоткина. Он же почтил память левого эсера П. П. Прошьяна как товарища по революционной борьбе, хоть тот и был одним из вождей июльского мятежа… Наконец, меньшевики тоже бывали не только противниками большевиков: во время наступления Деникина, угрожавшего гибелью советской власти, меньшевики объявили партийную мобилизацию в Красную Армию, причем порою становились в ней не только рядовыми или командирами, но и комиссарами. Слишком долго упрощалась наша история, чтобы вычеркнуть из нее такие страницы.
Это сверхкраткое общеисторическое отступление прямо касается автора книги: без такой справки невозможно понять повороты судьбы Сергея Дмитриевича Мстиславского.
Не собираюсь пересказывать книгу. Прошу, однако, заметить себе: «Крыша мира» имеет своего реального прототипа, и это автор романа. Сергей Дмитриевич Мстиславский (Мстиславский — псевдоним; впрочем, псевдонимов-масок у этого автора набирается тьма: он подписывался и Бахарь, и Белозерский, и Бирюк, и Северный, и С. Дмитриев, и С. М., и С. Д., и С. М-ский, и просто Сергей…).
Отец писателя, Дмитрий Федорович Масловский, сделал достойную научную и военную карьеру, стал не только профессором Академии Генерального штаба и генерал-майором, но и основателем кафедры в этой Академии — кафедры русской военной истории. Труды старшего Масловского были отмечены премией Петербургской академии наук, что, разумеется, богачом его не сделало. Много «мешали» Дмитрию Федоровичу честность и принципиальность, нежелание соглашаться на унизительные компромиссы с жизнью. Как легко было бы ему пойти навстречу пожеланиям некоторых высокопоставленных лиц, обеспокоенных нелестными замечаниями историка о деяниях их сиятельных предков. Да вот — не пожелал прислушаться к доводам благоразумия упрямый генерал. И остался сын, после его смерти, при прекрасном воспитании и отличных светских связях, почти что без средств к существованию. Замечу, однако, что уважение бывших сослуживцев отца к памяти старшего Масловского сыграло немалую роль в жизни Сергея, не раз выручало его в опасных ситуациях.
В «Крышу мира» он вступает студентом Санкт-Петербургского университета, бывалым участником антрополого-этнографических экспедиций в Среднюю Азию.
Герой романа — аристократ по рождению (Масловские, что называется, хорошая дворянская семья, но не более того, а вот псевдоним Сергей возьмет взаймы у знатнейшей русской княжеской фамилии Мстиславских; были те Мстиславские потомками литовского великого князя Гедимина; в разговорах, если верить воспоминаниям Н. Я. Мандельштам, встречавшейся с С. Д. Мстиславским-Масловским в 1918 году, он именовал себя Рюриковичем по происхождению). Врожденный аристократизм героя в данном случае вполне уместен: он не мешает Сергею быть своим и для офицеров русского захолустного гарнизона, и для охотников-горцев или чумазых зобатых кузнецов Припамирья; зато заставляет наследственных азиатских правителей чувствовать в госте равного себе — чему способствует знание Сергеем всей гаммы сложных местных обычаев и правил поведения.
Подлинно романтический герой, Сергей, по выражению самаркандского джигита, «конем правит, как святой Алий», одерживает победы на знаменитых спортивных играх степняков и горцев — байгах- козлодраниях; храбр он до безумия, находчив, как сам Одиссей, а хитроумием не уступит д'Артаньяну. Право же, эти имена не случайно приходят в голову: только этот Одиссей сам написал «Одиссею», не дожидаясь Гомера; этот д'Артаньян не пожелал оставить описание своих подвигов на долю Дюма из последующих столетий.
Конечно, всякое сравнение хромает; наш герой думает не о возвращении димой и славе, как Одиссей, и не о блистательной карьере, как д'Артаньян, — Сергей революционер, он хочет уничтожить угнетение человека человеком, победить «тигров», одинаково притесняющих людей в центре России и Бухарском ханстве.
Да, наш герой (автор — герой романа) не просто романтик, а романтик революционный; чужая боль ранит его, чужое рабство ощущается как собственное, и беды родины, народа и мира переживает Сергей Дмитриевич Масловский остро и резко. Однако смысл жизни для него — в немедленном действии, в непримиримой борьбе, которая обладает и собственной ценностью. Вот белые стихи, опубликованные уже тридцатишестилетним революционером:
«На крови стоит мир, и жизнь есть борьба. И дорога перед тобою свободна только на полет копья, — если твоя рука сильна и глаз меток. Кто хочет жить? Бейтесь! Бейтесь — и, в награду, вы будете биться вечно. Ибо жизнь вечна!»
Надо ли удивляться, что за десяток с небольшим лет до публикации этих стихов романтик и сорвиголова, нетерпеливо стремящийся к смертельной схватке с самодержавием, оказывается в партии террористов, партии немедленного и прямого действия, непосредственно угрожающего правящей верхушке? Но этот романтик еще и ученый — не только в романе подготовил молодой Масловский научные работы, появившиеся в высокопрестижных изданиях; в числе прочего за ним заслуга открытия для науки неизвестного прежде лингвистам языка — языка народа язгулемцев на Памире.
