переправляя деньги через знакомых вахтовиков.
О своем отъезде он тоже сообщил через друзей, не желая ввязываться в очередные мучительные разбирательства. Она любит меня, как умеет, — с грустью поведал нам Женя. А ты ее? Ты к ней вернешься? Ты действительно веришь, что твои друзья не присвоят деньги? — посыпались с разных сторон вопросы. Про деньги спросила Джей.
Не знаю, — ответил Женя на все три сразу, и понурился — человек, отягощенный ответственностью. Таким я раньше его не видела, — он, напротив, излучал безалаберность, но похоже, что показную.
У остальных своих семей не было. Родители Тани оказались руководителями большого завода со столетней историей; сам завод сейчас принадлежал иностранцам.
Маргарита была единственной дочкой матери-одиночки. Про Монастырь пришлось соврать, будто здесь Маргарита собирает материал для диплома. На самом деле учебу на факультете социологии она бросила ради поездки сюда. Впрочем, в университете об исчезновении Маргариты пока не знали, это обнаружится в сентябре, из деканата позвонят ее маме, и что тогда будет… Маргарита рассказывала с усмешечкой, снова и снова напоминая крыску, умную, самостоятельную и одинокую из-за своего скептического отношения к тому, что для других людей очень важно. Почему-то принято считать, будто самыми значительными событиями в жизни являются окончание школы, университета, обзаведение семьей, рождение детей и повышение по службе, — сказала Таня. Как ни крути, именно это входит в биографию, которую люди предъявляют друг другу, и при этом гордятся, когда все получается гладко.
Человек, прошедший войну, получает больше почестей и внимания, чем тот, кто на ней погиб. Хорошо, что мы здесь говорим откровенно и выдаем наше желание трудностей и противоречий, неправильностей и неразрешимых проблем. Похоже, у каждого, кто находится здесь, в жизни за пределами Монастыря есть какая-то незавершенная драма. Но драматические события, которые не вписываются в рамки «правильного», мы воспринимаем как то, что делает нас. Джей нахмурилась. Таня этого не заметила, и продолжала: мы не можем представить себя абсолютно хорошими, идеальными; наоборот, мы накручиваем сложностей, верим в них и ценим. Как только нам дали свободу вспомнить настоящих себя, мы поняли, что наша жизнь гораздо сложнее, чем мы ее представляли. Согласитесь, что это так. Понятно, что вы не можете привести примеры, сравнить то, что было и то, что есть сейчас вслух, но чем больше я узнаю о вас, тем больше это подтверждает мои слова. Таня замолчала, обводя нас внимательным взглядом. Никто не выразил своего согласия, но и не возразил.
Просто, подумала я, наша новая жизнь рождается из жизни души, которую мы теперь можем вытащить на свет Божий, и которая, действительно, намного труднее и драматичнее, чем та прошлая, внешняя, принимаемая за свою, — но как мы легко ее променяли на Монастырь! Хотела бы я сейчас знать, у кого там остались реальные дети.
— А ты? — обратилась Катерина к Денису. — Что ты считаешь самым главным в своей жизни?
— Я не готов рассказывать при таком количестве публики. Но могу сказать о том, что очень сильно на меня повлияло. Намного больше, чем семья и школа. В детстве.
И он опять заговорил о ржавых кораблях. Я оказалась права: он нашел там некую вещь… которую он не назвал, но сказал, что унес с собой и прятал от чужих глаз, потому что, ему казалось, никто, кроме него, не имеет права на это смотреть.
Вещь пропала, когда Денису исполнилось двадцать лет. День рожденья, большая пьянка. Он надеялся, что талисман не стащили, что он просто уронил его в реку.
— Монастырь — генератор странного, — подытожила Маргарита. — Но почему-то мы выискиваем странное, вместо того, чтобы его создавать.
— Разве наши истории — не создание? — спросил Денис.
— Нет, мы не действуем, а лишь вспоминаем, как действовали. И вряд ли кто поручится, что по правде этого не происходило. Разве ты можешь сказать, что сам создал ту вещь?
— Разве она была бы для тебя настолько важной, если б ты сам ее создал? — поддержала Джей.
— Нет. Я ощущаю ее независимой от меня, от моей воли.
Женя явно начал уставать от этого заумного разговора, и обратился к Маргарите:
— Ты можешь что-то предложить? Из области создания странного. А то, я гляжу, мы тут совсем загрустили. Надо подвигаться.
— Да, у меня есть одна идея…
— Только пожалуйста не надо изображать ночную зарядку! — взмолилась Катерина.
— Нет-нет. Это совершенно бессмысленное действие, но его прелесть в том, что другие — те, кто не в курсе — будут ему придавать какие-то смыслы.
Таня широко улыбнулась: рассказывай.
Идея Маргариты нас завела, как детей — наверное, мы и вправду соскучились по движению. Суть игры была в том, чтобы найти кого-то из остальных — желательно, чтобы он сидел, задумавшись, в одиночестве (Монастырь вообще располагал к подобному времяпрепровождению), — и проходить мимо него по очереди: так, чтобы наше последовательное появление складывалось в некий ритм. Представьте, как перед вами один за другим, с интервалом где-то в минуту и одинаковой походкой, пересекают темный двор семь человек. На вас они не смотрят и не реагируют на слова, обращенные к ним. Сомнамбулы, зомби. В необходимости этого действия сомневался только Денис, но мы уговорили его. Почему нет? Мы немного потренировались — так, чтоб ходить действительно похоже и почувствовать нужную скорость, а затем отправились искать жертву.
Единственный, с кем я не хотела играть, был Роман. Перед монахами и профессором я бы, наоборот, с удовольствием так прошлась. Пусть делают свои выводы, раз исследователи. Но объектом стал Костя. Он присел на краю колодца, курил. Неяркий фонарь у калитки отбрасывал свет на брусчатку между стеной и мужчиной. Это было идеальное место для театра. Первым отправился Женя. Как и ожидалось, Костя на него не среагировал. Мы наблюдали из-за угла. Женя скрылся. Секундная стрелка часов сделала круг, и вдоль стены пошла Джей. Азарту прибавляло еще и то, что между стеной и Костей было всего метра три, и логичнее было б его обойти со спины, где больше пространства. Еще через минуту перед удивленными глазами курящего прошествовала Маргарита. Следующей стала я. Мы договорились, что будем смотреть себе под ноги, а если пробивает на смех — считать камни. «Эй!» — негромко позвал Костя. Я ощутила, как моя спина напряглась, но дошла до конца, и выдохнула только тогда. Обернулась, скрытая тенью арки. Подождала. Сигарета у Кости кончилась. Его пальцы вцепились в края колодца. Ко мне — действительно, словно сомнамбула, — двигалась Эльза.
Я не хотела оставаться с ней наедине, так что быстро пошла туда, где мы уговорились встретиться. Через несколько минут все собрались. На лицах было написано несказанное удовлетворение. «Он спрятался за колодец!» — с хихиканьем и почему-то шепотом сообщила Катерина. Как оказалось, Костя действительно обошел колодец, чтобы он отделял его от проходящих. Будучи последней, Катерина понаблюдала за ним минут пять. Он не решался уйти, будто ждал кого-то еще. Потом достал еще одну сигарету, а она — поспешила к нам.
— Теперь нам нужен пункт наблюдения, — заявила Маргарита в полный голос, нарушив наше шептание. Эльза резко обернулась, точно нас могли подслушать. Ее опасения оказались напрасны. Мы отправились на поиски. Нам повезло: сначала мы обнаружили узкую лестницу с каменной площадкой наверху, а с нее увидели, что кто-то с фонариком и бумагой сидит под деревом и пишет.
— У него рука забинтована, — заметила Джей.
Да, это оказался Илья. Мы подобрались к нему с другой стороны — чтобы потом смотреть сверху, и повторили свой трюк. Уже на втором человеке он заметно насторожился, а начиная с третьего, стал светить на нас фонариком. Как только очередной скрывался из виду, пятно света быстро перемещалось вправо и ждало следующего. Мне это не понравилось, и я подумала, что лучше, если б мы сообразили ходить с разных сторон. Но ничего не поделаешь, мы завершили задуманное и теперь глядели на Илью. Без смешков.
Когда он понял, что никто больше не выйдет, то погасил фонарик и — похожим шагом! — отправился в ту же сторону, куда все мы ушли. Как будто, повторяя наши действия, по невидимым следам он мог что-то понять.
— Позовем его? — спросила Катерина.
— Не надо, — отрезала Маргарита. — Пускай разбирается сам.
