– Плевать! – перебил Умберто… и прибавил
От неожиданности Хаген на миг застыл, а потом вдруг почувствовал себя мальчишкой-драчуном, готовым слепо броситься на обидчика, не думая о последствиях. Так случалось не раз: бросался, был нещадно бит, а потом уползал куда-нибудь в темный угол – зализывать раны и сбивчиво шептать угрозы шутнице-судьбе, отпустившей ему такой нелегкий жребий. Пересмешнику нравилось считать, что он давно перерос детские обиды – ещё бы, ведь у него оказалось столько товарищей по несчастью! – но прозвучало всего одно слово, и жгучее ощущение несправедливости вернулось.
Умберто взвыл от боли, когда Хаген перехватил его кисть и заломил руку за спину. Это было самое большее, что магус мог себе позволить, хоть удержаться на грани оказалось непросто: хотелось нажать чуть сильнее, чтобы плечо выскочило из сустава, чтобы лопнули жилы – а потом бросить этого молокососа здесь, на холодной мостовой, и уйти куда глаза глядят.
Пересмешник и сам не знал, что его остановило.
– Отпусти… – послышался слабый голос, в котором не было и тени угрозы. Хаген глубоко вздохнул, закрыл глаза.
– На первый раз я тебя прощаю, – сказал он негромко. – Будем считать, мне послышалось. Понимаю, тебе сейчас нелегко, но напиваться в такой дыре, да ещё и в такой компании…
– Не лезь в мои дела! – огрызнулся Умберто. – Ладно, я спокоен! Отпусти!
Хаген послушался, хотя извинение, на которое он всё-таки надеялся в глубине души, так и не прозвучало. Мгновение они смотрели друг на друга: Хаген – досадливо хмуря брови, Умберто – тяжело дыша и зловеще сверкая глазами… а потом, словно по команде, повернулись в сторону, куда указывал невидимый компас.
«Невеста ветра» звала своих матросов.
– Идти сможешь? – деловито осведомился пересмешник. Умберто одарил его косым взглядом и пробормотал что-то неразборчивое. – Не слышу?
– Обойдусь без твоей помощи! – рявкнул помощник капитана и двинулся вперед, стараясь не отклоняться от прямого курса. «Слишком уж близко к каналу, – машинально отметил Хаген, двинувшись следом. – Как бы не свалился…» Он быстро догнал своего «подопечного» и зашагал рядом; что-то подсказывало магусу, что скоро злость, овладевшая Умберто и на время прогнавшая хмель, вернется – и тогда молодому моряку обязательно захочется поговорить. Заставить пьяного замолчать очень сложно, а если у него есть повод жаловаться на жизнь…
– Д-думаешь, это глупо? – сказал Умберто без прежней ярости, полностью подтверждая худшие опасения пересмешника. Язык у него чуть заплетался. – Ну, она ведь понравилась капитану. И он ей тоже… значит, мне надо уйти…
– Давай не будем, а? – предложил магус, не надеясь на успех. – Сам же завтра пожалеешь, что болтал много.
В ответ раздался невеселый смех.
– Я уж-же выболтал всё, что только можно и нельзя. Нет, ты скажи – это глупо с моей стороны, да? Влюбиться в женщину, которая… – Он замолчал, словно не мог подобрать подходящие слова. – Которая… кракен меня побери! Да я уже при первой встрече не мог отвести от неё глаз, а Кристобаля она в тот день даже не заметила! Это не… неправсвед… несправлед… не-спра-вед-ли-во, вот!
Хагену вспомнился сбивчивый рассказ Сандера – Тейравен, портовый кабак, состязание плетельщиков… Да, похоже, у парня талант не только вязать узлы, но и ввязываться в неприятности.
– С чего ты взял, что между ними любовь? – спросил пересмешник и запоздало прикусил язык. Не следовало задавать такой вопрос, если он не собирается поддерживать беседу, но теперь уже поздно. – Капитан с ней почти не разговаривает… он вообще в последнее время стал весьма сдержанным…
О, да. После того, как Эрдан-корабел не вернулся с острова Зеленого великана, Крейн сделался очень замкнут и немногословен со всеми, не только с целительницей. Когда капитан появлялся на палубе, все разговоры сразу затихали, и тишина длилась ещё долго после его ухода – всё это неприятно напоминало Хагену траур по его родителям. Но их пересмешник помнил хорошо, хоть и был очень мал, а вот Эрдан остался в его памяти одинокой фигурой на удаляющемся берегу.
Что же он тогда ощутил? Пожалуй, растерянность – ведь всё случилось так быстро и неожиданно. Эрдан отчего-то внушал Хагену страх едва ли не больший, чем сам Крейн, и потому за долгое время на борту «Невесты ветра» пересмешник не узнал о корабеле ровным счетом ничего, потому что боялся не только наблюдать за ним, но и расспрашивать матросов. Старик… спокойный, рассудительный… задумчивый… Хагену казалось теперь, что он безвозвратно утратил нечто дорогое, и от этого становилось совсем тошно. Что чувствовал капитан, которого с корабелом связывали узы крепкой дружбы, пересмешник и представить себе боялся, но почему-то его не оставляло ощущение, что Крейна радовали участившиеся на обратном пути нападения морских тварей, которые словно задались целью потопить «Невесту». Когда щупальце очередного кракена высовывалось из воды, Феникс сразу же палил его, не доводя дело до схватки и больше не считая нужным прятать от команды своё истинное лицо.
Он как будто выжигал что-то из самого себя – воспоминания? Или нечто иное?
А вот этого Хаген знать не хотел…
– …Так ты ничего не замечаешь, не чувствуешь? – Умберто хохотнул. – Ну, тогда подожди немного. Когда это начнется всерьез, сам поймешь. – Он чуть помедлил и вдруг произнес изменившимся голосом: – Я уже дважды должен был умереть, но она меня спасла. Знаешь, что говорят там, где я родился? Твоя жизнь в руках того, кто её спас. Должен сказать, это весьма мерзкое ощущение – не принадлежать себе… короче, у м-меня нет шансов. Я ведь всего лишь капитанская тень…
Это были последние осмысленные слова, которые Хаген услышал от Умберто: хмель догнал того необычайно быстро, и весь остаток пути помощник капитана бормотал себе под нос полную чепуху, а пересмешник стоически всё это слушал, изредка поддакивая. Шатался Умберто всё сильнее, потом начал спотыкаться, и Хагену пришлось подставить ему плечо, чем молодой моряк тотчас же воспользовался – повис всей тяжестью, норовя утянуть в канал их обоих. «Заступница, как я устал… – уныло подумал Хаген. – Вот брошу его прямо здесь, в переулке!..»
Когда они наконец-то выбрались на пристань, пересмешник приободрился и ускорил шаг, не обращая внимания на протесты Умберто. Кругом было тихо и безлюдно, но, приблизившись к «Невесте ветра», Хаген почувствовал: на причале кто-то есть.
– Вот тебе раз… – сказал помощник капитана и радостно ткнул магуса кулаком в бок. – Ты глянь-ка, ребенок!
Он был прав: у самого борта «Невесты ветра» стояла девочка лет пяти-шести. Хаген растерялся – мало ему было пьяного моряка, так теперь ещё и ребенок! Ночью, в порту, совершенно одна – да откуда она вообще взялась, эта девчонка?! Помянув про себя кракена, он оставил Умберто и осторожно подошел к ребенку.
– Ты чья? – Малышка с любопытством смотрела на пересмешника большими глазами и не отвечала. Она не выглядела испуганной. – Где твои родители?
Никакого ответа – как будто девочка не понимала, на каком языке он говорит, или вовсе была глухой. В потрепанном платьице, босая, она ни за что не привлекла бы к себе внимания днем, когда в порту полным- полно детей, которые так и вьются под ногами, норовя срезать кошелек у зазевавшегося прохожего. Но сейчас была ночь, а ночью даже беспризорники спят…
– Эй, кто там? – вдруг крикнул вахтенный с борта «Невесты ветра». Хаген, вздрогнув от неожиданности, повернулся – и успел лишь краем глаза заметить, как девчушка сорвалась с места и унеслась в темноту так быстро, словно за ней гнались мерры. Топоток босых пяток растаял вдали, а Умберто произнес наставительно: «Призрак!»
«Нет, – подумал Хаген. – Это вовсе не призрак».
Но кем бы ни была загадочная девочка, подумать о ней можно было и потом, а пока что предстояло затащить Умберто на палубу – и это оказалось весьма нелегким делом. Пересмешник весь взмок, а молодой моряк знай себе хихикал и давал советы, как лучше обращаться с хрупким грузом. В каюту, впрочем, помощник капитана отправился своим ходом, громко жалуясь по пути – дескать, с чего это вдруг «Невеста» обзавелась лишними люками.
– Что это с ним? – поинтересовался вахтенный – матрос-музыкант Сандер. Хаген лишь плечами пожал. –
