Может, он умер? Может, его выловили рыбаки? Может, его выставили на продажу на Рыбачьей ярмарке?»
— Боб считает себя страшно остроумным человеком, — заметила Зора.
«Нет, не волнуйтесь, дамы и господа, Элли нас не разочарует. Вот он! Смотрите на ее электрического угря!»
Из динамика раздается странный звук — стук двери, а вслед за ним крик Боба Престо: «Эй! Что за черт! Сюда нельзя!»
И радио замолкает.
За восемь лет до этого полиция устроила рейд в детройтском баре, где незаконно торговали спиртным, теперь то же самое происходило в «Шестидесятниках». Все было довольно спокойно. Посетители быстро покинули кабинки и выскочили на улицу. Нас проводили вниз к остальным девушкам.
— Ну привет, — произнес подошедший ко мне офицер. — И сколько же нам лет?
В участке мне позволили сделать один телефонный звонок. И я, наконец сломавшись, набрал домашний номер.
К телефону подошел брат.
— Это я, — сказал я. — Калл. — И прежде чем Пункт Одиннадцать успел что-либо мне ответить, я вывалил на него всё. Я сообщил ему, где я и что произошло. — Только не говори маме с папой, — добавил я.
— Я не смогу сказать папе, — ответил Пункт Одиннадцать. — Я уже не смогу это сделать. — И далее с какими-то вопросительными интонациями, словно сам не мог поверить в то, о чем говорил, он сообщил мне, что Мильтон погиб в автомобильной катастрофе.
ПОЛЕТ
Выполняя обязанности помощника атташе по культуре, я отправился на открытие выставки Уорхола в Новой национальной галерее. Войдя в знаменитое здание Мис ван дер Рое, я миновал не менее знаменитые изображения на шелке великого художника. Новая национальная галерея — замечательный музей, но у него есть один недостаток — в нем негде вешать произведения искусства. Впрочем, мне до этого дела не было. Я смотрел сквозь стеклянные стены на Берлин и чувствовал себя страшно глупо. Неужели я считал, что на открытие выставки соберутся художники? Публика состояла из спонсоров, журналистов, критиков и социальных деятелей.
Взяв у проходившего мимо официанта бокал вина, я опустился в одно из хромированных кресел, которые стояли по периметру зала и также были изготовлены по проекту ван дер Рое. Повсюду стояли авторские копии, но все выглядело натуральным и потертым, с коричневыми проплешинами на углах. Я закурил сигару и попытался расслабиться.
Толпа гудя кружила вокруг «Мао» и «Мэрилин». Высокий потолок придавал гулкость звукам. Мимо скользили худые мужчины с бритыми головами и проплывали седовласые женщины с желтыми зубами, одетые в натуральные шелка. Из окна была видна Государственная библиотека. Новая Потсдамская площадь походила на аллею в Ванкувере. В отдалении прожектора освещали скелеты подъемных кранов. Снизу раздавался шум машин. Я затянулся, прищурился и увидел в стекле свое отражение.
Я уже говорил, что похож на мушкетера. Но еще (особенно по вечерам) я напоминаю фавна. Изогнутые брови, порочная улыбка и горящие глаза. И сигара, торчавшая в зубах, не смягчала этого впечатления.
Кто-то похлопал меня по плечу.
— Поклонник сигар, — произнес женский голос. И в стекле я увидел Джулию Кикучи.
— Здесь же Европа, — с улыбкой возразил я. — Курение сигар здесь не считается пороком.
— Я их курила только в колледже.
— Может, попробуешь повторить? — подколол ее я.
Она опустилась в соседнее кресло и протянула руку. Я достал из кармана пиджака еще одну сигару и отдал ее Джулии вместе с ножичком и спичками. Она поднесла сигару к носу и понюхала ее, потом покатала между пальцами, проверяя влажность. Затем она обрезала кончик, прикурила и начала выпускать дым.
— Кстати, Мис ван дер Рое курил сигары, — заметил я из рекламных соображений.
— Tы когда-нибудь видел его портрет? — спросила Джулия.
— Понял.
Мы молча сидели рядом и курили. Правая коленка Джулии подрагивала. По прошествии некоторого времени я повернулся к ней лицом. Она сделала то же.
— Хорошая сигара, — согласилась она.
Я наклонился к ней, а она ко мне. Наши лица все сближались, пока мы не соприкоснулись лбами.
В таком положении мы оставались около десяти секунд. А потом я сказал:
— Давай я объясню, почему не позвонил.
Я сделал глубокий вдох и начал:
— Я должен тебе кое в чем признаться.
Моя история началась в 1922 году когда всех волновали запасы нефти. В 1975 году когда моя история заканчивается, людей снова начали тревожить ее сокращающиеся запасы. В 1973 году Организация арабских стран — экспортеров нефти инициировала эмбарго. В Соединенных Штатах выстроились длинные очереди у бензоколонок и начались отключения уличного освещения. Президент объявил, что огни на рождественской ели перед Белым домом зажжены не будут.
Не было человека, которого в то время не тревожила бы проблема дефицита. Экономика была на спаде. По всей стране семьи в полутьме собирались за обеденным столом, как это было с нами, когда мы жили на улице Семинолов. Однако моего отца мало волновала экономика — он давно уже пережил те дни, когда считал киловатты. И поэтому в ту ночь, когда он отправился на мои поиски, он сел за руль огромного «кадиллака», литрами пожиравшего бензин.
Последним «кадиллаком» моего отца был «Эльдорадо» 1975 года выпуска. Эта машина темно-синего, почти черного, цвета очень походила на Бэтмобиль. Мильтон заблокировал все дверцы. На часах было начало третьего ночи. Дороги в этом районе были в рытвинах, а обочины заросли травой. Лучи мощных фар то и дело освещали осколки стекла, гвозди, куски металла, консервные банки, а однажды даже распластанные мужские трусы. В туннеле стояла ободранная машина без колес и двигателя, с разбитыми стеклами, все хромированные детали были сняты. Но Мильтон жал на газ, игнорируя нехватку бензина и всего остального. Так, например, в Мидлсексе уже окончательно угасла надежда, поскольку его жена перестала ощущать какие бы то ни было движения своей духовной пуповины. В холодильнике наблюдался недостаток еды, а на полках шкафа заметно поубавилось выглаженных рубашек и чистых носков. Сократилось количество приглашений и телефонных звонков, поскольку друзья опасались звонить в дом, балансировавший между надеждой и отчаянием. И все же, несмотря на дефицит всего, Мильтон наполнил до краев бак «Эльдорадо», а потом положил в бардачок двадцать пять тысяч долларов наличными.
Моя мать не спала, когда Мильтон выскользнул из постели в начале второго ночи. Лежа на спине, она прислушивалась к тому, как он одевается в темноте, но не стала спрашивать, зачем он встает среди ночи. Когда-то она обязательно сделала бы это, но не теперь. Все изменилось после моего исчезновения. То и дело Мильтон и Тесси отправлялись в четыре утра на кухню пить кофе. И лишь когда Тесси услышала хлопок входной двери, она встревожилась. Затем раздался звук работающего двигателя, и машина дала задний ход по подъездной дорожке. Тесси слушала до тех пор, пока мотор не затих вдали. «Может, он поехал за едой», — вяло подумала она и добавила к своему списку из сбежавшего отца и сбежавшей дочери еще и сбежавшего мужа.
Мильтон не стал говорить Тесси, куда он направляется, по целому ряду причин. Во-первых, он боялся, что она его не отпустит и заставит вызвать полицию, а он не хотел это делать. Похититель велел ему не обращаться к представителям закона. К тому же Мильтон был уже сыт полицией по горло и больше ей не верил. Уж не говоря о том, что все могло оказаться чистым блефом и он бы только лишний раз
