Вере показалось, что она выудила из хаоса мыслей одну единственно нужную, а потом вдруг сникла. А нужен ли ей Славка? Она ведь его не любит. Не любила никогда. Так… Терпела возле себя. Сначала за «политическое» убежище, потом как неплохого любовника и отличного отца Машке. И Корзуна не любила никогда. Завидовала Катьке, что муж ее удачливей Славки, всего добивается первым, а Кудрявцев, как ни крути, все у него в подмастерьях, хотя и признан официально партнером. Да и внешне Валентин всегда выглядел более внушительно, а потому всегда значительней Кудрявцева. Но ни огромный рост, ни мужская мощь не привлекали к нему Веру как женщину. Она и в ту единственную с ним близость на пляже у Петропавловки не испытала ничего особенного, кроме морального удовлетворения. Славка в этом смысле был лучше, изобретательней и ласковей.
Нет. Она не пойдет искать своего бывшего, как сказал отец, мужа. Он действительно бывший. Не стоит больше ворошить прошлое. От этого ничего хорошего не получается. Вот она, Вера, попыталась еще раз возродить свою юношескую любовь к Зданевичу, и что? Кроме ненависти к Катерине и в десять раз увеличившегося желания отомстить им обоим, она не смогла более испытать никаких сильных чувств. Возможно, если бы Антон в этот раз выбрал ее и влюбился, она сбежала бы от него после первой же ночи. Что он мог ей дать, кроме объятий и ласк? Это все нужно телу. А душе? Неужели ее душа может жить только ненавистью? Если так, то пища для души найдется! Вере есть для чего жить. Она глубоко вздохнула и с решительным лицом повернулась к отцу, опять уже мирно задремавшему в кресле.
Катя проснулась, но подниматься с постели не хотела. Наступил очередной ненужный ей день. Если она сейчас встанет и пройдет в пустую гулкую кухню, то убедится, что Валентин опять ничего не съел из приготовленного ему на ужин. К чему такая странная семейная жизнь? Наверно, надо разводиться и разъезжаться. Конечно, при этом на ее бедную голову свалится куча проблем. Например, ей все-таки придется устраиваться на работу. По диплому она учитель истории, но работала по специальности недолго. Выйдя замуж за Корзуна, Катя сразу оставила школу.
Нынче историю преподавать весьма трудно. Чтобы быть в классе на коне, надо сформировать собственные мировоззрение, убеждения и свой оригинальный (или не очень) взгляд на давно прошедшее и происходящее сейчас. Катя уже давно была аполитична. В начале семейной жизни она еще как-то пыталась вникать в суть меняющихся, как в калейдоскопе, событий, формировала мнение и даже представляла, как бы она комментировала в классе то, что происходит в стране. Читая в прессе всяческие разоблачительные материалы, касающиеся русской истории, Катя с чем-то соглашалась, что-то возмущало ее до глубины души, и она даже прикидывала, как излагала бы собственные взгляды у школьной доски. Постепенно заботы о сыне и муже атрофировали у нее способность к аналитическому мышлению.
Пожалуй, преподавать она не сможет. А что она вообще сможет, домохозяйка, привыкшая сорить деньгами и никогда не считать их? Да ничего! Впрочем, почему это ничего? Катя вполне может выполнять какую-нибудь неквалифицированную работу. Вчера, например, она проходила мимо местного почтового отделения. На окне было прилеплено скотчем объявление, что им требуется оператор. Что за оператор, не уточнялось, но вряд ли работа на почте очень уж сложна. Пожалуй, завтра стоит туда наведаться. Жить дальше, как сейчас, нельзя.
Катя отбросила одеяло и, тяжело вздохнув, отправилась варить себе кофе прямо в пижаме. А что? Дома все равно никого нет. Валентин, конечно, уже уехал. Вчера он, правда, вернулся невероятно пьяным. Слово «вернулся», пожалуй, даже не подходит для обозначения процесса его возвращения. Его практически принесли на себе двое каких-то незнакомых мужчин и водитель Юра и с трудом взвалили на кожаный диван в его кабинете. Мужички так умаялись, что Катя даже дала им за работу по «стольнику», хотя они и не просили. Они взяли, потому что понимали: заслужили.
Работа была для Валентина делом святым. Он, бывало, уезжал в офис с температурой 38°, поэтому похмельный синдром должен посчитать пустяком. Исходя из этого Катя не сомневалась, что находится дома одна. Она вышла в коридор и вздрогнула всем телом, когда увидела на кухне сидящего за пустым столом мужа. Честное слово, Катя испугалась бы менее, если бы в кухне оказался грабитель, вооруженный до зубов и с маской на лице. Моментально забыв, что с ними приключилось за последнее время и движимая только тревогой за него, она бросилась к мужу.
– Валя! Что случилось? Почему ты не на работе? – крикнула она, на ходу приглаживая руками взлохмаченные волосы.
Валентин поднял на нее глубоко запавшие глаза, окруженные темными кругами, и сказал:
– Я люблю тебя, Катя… и… – он покрутил в воздухе рукой, – не говори ничего… Дай я скажу… Вчера еще я думал, что нам лучше развестись. Хотел даже в загс заехать, чтобы узнать, как там это все делается… А вечером перепил… ну… ты знаешь… Очнулся часа в четыре ночи. В голове гудит, руки трясутся. Заснуть больше не мог, все думал… И чем больше думал, тем… – Валентин опустил глаза в стол, помолчал немного и незнакомым Кате голосом начал говорить совсем о другом: – Я знаю: ты считаешь меня бесчувственным бревном, равнодушным и мало эмоциональным эгоистом, который больше всего ценит свой покой и налаженную спокойную жизнь…
– Я так не считаю… – попыталась встрять в его монолог Катя.
– Считаешь! – гневно перебил он ее, и она вдруг увидела, как сдал ее муж за эти две недели: лицо осунулось, обычно блестящие, слегка вьющиеся волосы потускнели. Валентин ссутулился и как-то противоестественно сжался. – Считаешь! – повторил он и даже стукнул по столу кулаком. – Мою выдержанность ты всегда принимала за равнодушие! «Неужели тебе все равно?» – вот твоя коронная фраза! А мне не все равно! Понимаешь ты?! Не все равно! Просто я считаю, что мужчина не должен охать, причитать и суетиться! Мужчина должен быть опорой семье! Он должен в любой ситуации проявлять выдержку, чтобы принять единственно верное решение! Разве это неправильно?
– Это правильно! – согласилась Катя, но Валентину сейчас не нужно было ее согласие. Ему надо было выговориться.
– И если тебе чего-то не хватало в… интимных отношениях… ты могла бы сказать… Я всегда боялся сделать тебе больно, понимаешь? Во мне же девяносто с лишним килограммов! Я огромен, как слон… Что же делать, раз таким уродился… Если тебе нужно было, чтобы я стонал от страсти или скрипел зубами, или… там… кусался… ты бы сказала, и я бы стонал и кусался… Мне казалось, что и в сексе мужчина должен быть выдержанным. Все должно быть для женщины…
– Я понимаю… – опять попыталась сказать свое слово Катя.
– Да что ты понимаешь?! – снова оборвал он ее. – Не просто так ведь ты бегала на свиданки к Славке! Я никогда не поверю, что в семнадцать лет тебя посетила такая неземная любовь, что ты готова была лечь под любого мужика, похожего на этого… вашего… дальневосточного гостя! Что-то должно было быть еще! Что?!! Неужели дело только в том, что Вера всю жизнь держала своего мужика на голодном пайке и он на тебе отрывался?!! Что Кудрявцев такого фантастического с тобой делал, жена моя? Расскажи! Я готов пройти у него спецкурс!
– Валентин! Прекрати! – возмутилась Катя. – Ты и сам не без греха!
– Да! Правильно! Не без греха! Эта твоя подруга Вера смогла всех нас втянуть во грех! Мерзавка! Ты, конечно, даже не представляешь себе, как можно изнасиловать мужчину, да еще такого мощного, как я, да? А вот можно! Можно!!! Я до сих пор не понимаю, как она умудрилась это проделать!! Я и Машу никак не могу считать своей дочерью, потому что между мной и Верой все произошло не по-людски… Если бы любовь, если бы страсть… или хотя бы временное ослепление… эдакое помутнение рассудка…Так нет! Все у меня украденное, хитростью выманенное… А Славка Машку любит. И она его обожает… несмотря ни на что… Чего же мне встревать?
Катя сложила руки на груди, как бы отгородившись ими от признаний мужа, и произнесла:
– А я никогда не поверю, что виновата во всем одна лишь Вера, а ты – бедненькая несчастненькая оскорбленная невинность. Прямо агнец божий!
– Я не об этом, Катя, – скривился Валентин. – Конечно, я виноват… что уж тут говорить… Но это ошибка! Гадость! Глупость! Свинство! Как хочешь назови… Но я и в тот момент любил только тебя! Клянусь!
Катя молчала. Валентин подошел к ней близко-близко, повернул за подбородок к себе ее лицо, внимательно посмотрел в глаза и спросил:
– А ты, Катя? Неужели ты все еще продолжаешь любить этого Антона? Неужели чуть ли не двадцатилетняя разлука не лечит от любви? Неужели я совсем ничего не понимаю в жизни?
