Ольга, ничуть не смутившись, ответила:
– Конечно, Геннадий Васильевич! Новый год – он на всех действует!
– Но на вас как-то особенно…
Ольга, счастливо улыбаясь, поднялась с места, обошла начальника и понесла накладные на участок. С Геной Петраченко у них уже несколько месяцев шли нежные перегляды. Начальник был женат, но Ольга считала, что взглядами они никак не могут повредить его семье. Ей было приятно, что Петраченко выделяет ее из всех подчиненных женского пола, и она старалась не думать, куда может завести их взаимная приязнь друг к другу. Она чувствовала, что сейчас Гена провожает ее глазами, но ей уже было все равно. У нее теперь есть Сергей, и ничьи, даже самые невинные, взгляды ей больше не нужны.
После работы Ольга прошлась по магазинам. Она ощущала себя уже чуть ли не мужней женой. Она с пристрастием выбрала индейку, которую особым способом запечет в духовке на Новый год, и не пожалела денег на свежие, а потому дорогие зимой красный перец и помидоры. Когда два полиэтиленовых пакета стали неподъемными от тяжести продуктов, Ольга решила остановиться. Сергею обязательно понравится, как она готовит! Он никогда не сможет ее покинуть! Никогда! Они будут вместе до могилы! Надо же! До чего же сладко в таком контексте думать даже о страшной черной яме!
Напоследок, еле волоча свои пакеты, Ольга завернула в магазинчик под названием «Подарки и сувениры». Что бы такое символичное выбрать для Сергея? Она прошлась вдоль полок. Ну ничего подходящего… Все какое-то безликое… залитое металлизированным покрытием или вульгарной цветной глазурью… какие-то дурацкие копилки, кошельки, журчащие модели водопадов, голые женщины, открытки с кошками и пошлыми надписями… Больше всего, конечно, было разнообразных свечей, красноносых Дедов Морозов и кукольно-глупых Снегурочек. Около особо звонкого водопада распевал английскую песню и качал головой даже толстый Санта-Клаус в короткой красной курточке. На полках и прямо на полу теснились искусственные елки всевозможных размеров, цветов и фасонов, обвитые сверкающей мишурой. В застекленном шкафу застыли мягкие игрушки. Все это Ольге не подходило, потому что было чересчур вычурным, кричащим, а главное, чужим.
Раздосадованная, она уже собралась уйти ни с чем, когда заметила в одной из витрин брелок с подвеской в виде маленького прозрачного кубика, внутри которого расположилась многолучевая сверкающая звезда. То, что надо! Ключи есть у каждого человека, а значит, безделушка не такая уж бесполезная. Это во-первых. А во-вторых, в душе у Ольги лучилась такая же звезда, как внутри этого прозрачного кубика. Точно! Это же символ ее, Ольгиной, души, заключенный в пластик и подвешенный к колечку для ключей. Когда Сергей будет вынимать ключи, он всегда будет вспоминать ее! Ольга уже не сомневалась, что двери, которые он станет открывать ключами, для них с Николаевым будут общими.
Оказавшись в собственном подъезде, Ольга почувствовала, что силы оставили ее. И дело было не в тяжести пакетов, которые она с трудом доволокла до дома. Она вдруг подумала, что, может быть, все зря: и звезда в прозрачном пластике, и индейка, и дрожжи для пирогов. Вот она сейчас войдет в квартиру, а там… никого… нет… Вдруг Сергей ушел? Вдруг он все прикинул, взвесил и решил, что новая жизнь с Ольгой не для него? Ночной угар прошел, и он поспешил унести от нее ноги. Или… может быть, он все-таки какой-нибудь аферист и из квартиры уже с утра вывезены все ценные вещи?.. Чушь! Какие у нее ценные вещи? Ну… телевизор новый… ну… компьютер, так он как раз не новый, а ужасно старый, даже не Pentium…
Она, Ольга, ведь, по сути дела, ничего о Николаеве не знает. Мало ли что он там писал в письмах. Все может быть таким же враньем, как рост в метр восемьдесят. Ночью они, разумеется, ни о чем не разговаривали. Они растворялись друг в друге… Ольге вдруг смертельно захотелось плакать. Вот сейчас она поднимется на свой девятый этаж, и если Сергея в квартире не окажется… если не окажется… то она… она… она выбросится из окна с зажатой в кулаке звездой в прозрачном кубике…
Сергей был дома и не один. На Ольгином диване сидела невероятным образом напомаженная Валька в белой летней футболке, вырез которой оголял ее внушительную грудь чуть ли не до сосков, и в узкой юбке аж с двумя разрезами по бокам. Из одного разреза напоказ была выставлена нога, обтянутая черной сеткой колготок с очень крупными ячейками. Длинные обесцвеченные Валькины волосы были завиты в немыслимые спирали и перекинуты через одно плечо. Валька была и вульгарна, и эффектна одновременно.
– О! Явилась! – сказала Валька, а Николаев бросился помогать Ольге раздеваться.
Скинув Сергею на руки пальто, Ольга прошла в комнату и вопросительно уставилась на Вальку. Та поерзала на диване и зачастила:
– Я это… я за солью… Ты у меня вчера всю забрала… я думала, что у меня есть еще… а оказалось, что нет… а завтра Новый год… а я сегодня уже хотела кое-что приготовить… ну ты понимаешь… ведь…
– Что ты несешь, Валентина? – скривилась Ольга. – Не брала я у тебя вчера соли! И ты сама об этом знаешь!
– Да? – притворно удивилась Валька. – Не брала? Надо же! А я и не посмотрела… Думаю, ту… что на полочке, ты взяла… а в… другом месте не оказалось… вот я и подумала…
– Валька! – угрожающе произнесла Ольга. – Если ты еще хоть слово скажешь про соль, я тебе дам целых три пачки, чтобы ты больше никогда за ней не приходила. Поняла?!
– Чего уж тут непонятного! – обиженно произнесла соседка. – Как самой, так можно приходить за солью, когда целых три пачки есть! А как другим… так целая истерика…
Валька подбоченилась, при этом ее грудь чуть окончательно не вывалилась из выреза футболки, зыркнула в сторону Николаева и с видом «Ну, Ольга, приди только ко мне еще за солью или спичками!» отправилась восвояси.
Ольга осталась стоять, прижавшись спиной к стене комнаты. У нее бешено колотилось сердце. Она боялась Вальки. Она боялась всего, что может отнять у нее Сергея. Она действительно ничего о нем не знала, и это, как оказалось, было страшнее всего. Николаев подошел к ней, заглянул в лицо и спросил:
– Оля? Что?!
Она вскинула на него встревоженные глаза и сказала то, что в данный момент чувствовала:
– Я боюсь…
– Чего?
– Всего. Валентины, тебя…
– Если ты думаешь, что я мог… с ней…
– Нет… не то… Вернее, и это тоже… Я не знаю, с кем ты и что можешь! Я ничего о тебе не знаю!
– Но ведь так всегда бывает, когда люди только знакомятся…
– Да… Но мы же…
Он взял ее за плечи, прижал к себе и прошептал:
– Все будет хорошо, Олечка. Ничего не бойся. Ты ведь ничего не боялась ночью. Мне казалось, что…
Ольга не дала ему договорить. Она подняла к нему лицо и сказала:
– Я хочу, чтобы ты любил меня, Сереженька… только меня…
– Я и так буду тебя любить… Кого же мне еще любить, как не тебя… Я тебя еле дождался… О-о-оля-а- а…
Ольга увернулась от его губ и спросила:
– И ты все расскажешь мне про себя?
– Конечно же, расскажу… Да ты и так все знаешь… Я же писал…
– Все врал, как про метр восемьдесят?
– Дались тебе эти метры, – улыбнулся он. – Ну… приврал чуть-чуть… Моя сестра, например, не признает мужчин ниже ста восьмидесяти, вот я и написал сдуру… Чтобы, значит, привлечь…
– Сереж! А почему ты вообще вдруг написал в газету? Неужели так… живьем… не мог никого найти? Мужчинам ведь это проще…
– Оль… Давай потом… К чему все эти разговоры сейчас, когда мне одного только хочется…
– Чего?
– Разве ты не знаешь?
Она знала. Она расстегнула две пуговки его рубашки и приникла губами к его груди. В этот момент оборвались ручки пакета, который Ольга повесила на ручку двери. По полу раскатились помидоры и прочая снедь. Николаев не хотел выпускать ее из объятий, но Ольга завопила:
