– Если я приму твое предложение, это сделает моих людей уязвимыми. И еще учти – я не могу ручаться за тех из них, кто сейчас похоронен. Со своей стороны я делаю тебе другое предложение. Ты получаешь гарантии того, что выберешься из всего этого живым, если пообещаешь никогда больше не причинять никаких неприятностей Отряду. И еще ты отправишься к Капитану и Лейтенанту и будешь умолять их простить тебя за то, что ты украл их дитя.
Даже сама такая постановка вопроса до смерти напугала живого святого Обманников.
– Она – Дитя Кины. Дщерь Ночи. Эти двое не имеют отношения к делу.
– Очевидно, нам не о чем разговаривать. Я пришлю тебе ее пальцы на завтрак.
Я отправилась посмотреть, как себя ведет Сурендранат Сантараксита и выполняет ли поставленную перед ним задачу, что, как мне казалось, могло бы скрасить скуку его заключения. К моему удивлению, он усердно трудился, переводя с помощью старого Баладитая то, что я считала первым томом утраченных Анналов. Они наработали уже приличную стопку страниц.
– Дораби! – воскликнул господин Сантараксита. – Прекрасно. Твой друг-иностранец уверяет нас, что вот эти несколько последних страниц – вся бумага, на которую мы можем рассчитывать. Он хочет, чтобы потом мы использовали эти нелепые книги, изготовленные из коры, которые они делают на своих болотах.
Кора применялась еще до того, как появились современная бумага и пергамент. Не знаю, какое именно дерево для этого используется; мне известно лишь, что с него очень бережно сдирают внутреннюю кору, обрабатывают ее определенным образом, расправляют под прессом – и, пожалуйста, можно писать. Чтобы сделать книгу, страницы складывают в аккуратную стопку, просверливают дыру в ее левом верхнем углу и продевают сквозь нее веревку, ленту или кусок очень легкой и тонкой цепочки. Бонх До Тран питал слабость к коре, потому что это было и дешево, и достаточно прочно, и в традициях его народа.
– Я поговорю с ним.
– Я не хотел его обидеть, Дораби.
– Меня зовут Дрема.
– Дрема – это не имя. Это или болезнь, или беда. Я предпочитаю Дораби. И буду называть тебя Дораби.
– Как хотите. Я пойму, к кому вы обращаетесь. – Я прочла пару страниц. – Скука какая. Похоже на конторскую книгу.
– Это так и есть, в основном. То, что тебя интересует, тут можно прочесть только между строк, потому что пишущий исходит из предположения, что все детали известны любому читателю его времени. Он не упоминает возрастов, не говорит даже, молодой человек или старый. Он учитывает гвозди для подков, стрелы, копья и седла. Все, что он имеет сказать по поводу очередного сражения, это то, что офицеры низшего ранга и сержанты не проявили должного энтузиазма в отношении оружия, оставленного или потерянного врагом, предпочитая дожидаться рассвета. В результате отставшие солдаты противника и крестьяне сумели подобрать все самое стоящее. Я вижу, тут нет даже ни одного имени или названия местности.
Пока господин Сантараксита говорил, я продолжала читать. Я могла слушать и читать одновременно – несмотря даже на то, что была женщиной.
– Здесь нет ни расстояний, ни дат. Однако все это может быть вычислено из контекста. Но вот что меня уже удивляет, Дораби, – почему мы всю свою жизнь смертельно боялись этих людей? Эта книга не дает оснований для подобного отношения. Эта книга – об отряде простых людей, которые маршировали туда, куда не хотели, по причинам, которых не понимали, и были абсолютно убеждены в том, что их непонятная миссия продлится всего лишь несколько недель или, самое большее, месяцев. А потом они получат возможность вернуться домой. Но месяцы складывались в годы, годы – в десятилетия. А они по-прежнему ничего толком не понимали.
Книга также наводила на мысль, что нам нужно пересмотреть свое старое представление о том, что в те же самые времена по миру огнем и мечом прошлись Свободные Отряды. Упоминался только один небольшой Отряд, вернувшийся за несколько лет до того, как в поход отправился Черный Отряд. И фактически некоторые старшие офицеры Черного Отряда в прошлом по доброй воле служили в этом более раннем Отряде, название которого не упоминалось.
– Да, так и есть, – проворчала я. – Мы можем перевести все эти книги и узнать из них множество самых разных вещей, но ни на дюйм не приблизиться к пониманию сути происходившего.
– Это гораздо более захватывающее занятие, чем собрание брадхалока, Дораби, – сказал Сантараксита.
Тут впервые подал голос Баладитай.
– Нас тут что, голодом хотят уморить, Дораби?
– Вам не принесли никакой еды?
– Нет.
– Сейчас займусь этим. Не пугайтесь, если услышите, что я ругаюсь. Надеюсь, вы ничего не имеете против рыбы и риса.
Проследив, чтобы их покормили, я на некоторое время уединилась в своем углу. По правде говоря, результаты работы господина Сантаракситы меня немного огорчили. Чем большего ждешь, тем, соответственно, больше и разочарование, когда оказывается, что овчинка не стоила выделки.
39
Меня разбудил Тобо.
– Как ты можешь спать, Дрема?
– Наверно, потому, что я устала. Чего тебе надо?
– Протектор, в конце концов, подняла шум из-за Радиши. Па хочет, чтобы ты сама следила за развитием событий, а не узнавала все из вторых рук.
В этот момент я в полной мере соответствовала своему имени. Мне хотелось одного – растянуться на своем соломенном тюфяке и погрузиться в сны, где не будет места реальной жизни.
Лет этак с четырнадцати я поступала именно так, когда случались какие-нибудь неприятности. Другого способа справиться с ними я не знала. Сейчас мне снилось, что господин Сантараксита, действуя по принципу «кто старое помянет, тому глаз вон», взял меня обратно в библиотеку. Сразу же после того, как мы похоронили Душелова в пятидесятифутовой яме с расплавленным свинцом.
Я подтащила стул и уселась между Сари и Одноглазым, опираясь локтями на стол, наклонившись вперед и пристально глядя на сгусток тумана, где должен был появиться Мурген. Одноглазый ругал Мургена, хотя тот не мог его в данный момент слышать. Я сказала:
– Можно подумать, ты беспокоишься о Гоблине.
– Конечно, я беспокоюсь о Гоблине, Малышка. Коротышка позаимстовавал у меня трансцендентальный локатор, прежде чем отбыть нынче утром. Не говоря уж о том, что он остался мне должен несколько тысяч пэйс за… Короче, он должен мне кучу денег.
Что-то я такого не могла припомнить. Одноглазый всегда был должен всем – это да. Даже когда дела у него шли хорошо. И несколько тысяч пэйс – не бог весть какая сумма. Ведь пэй – это крошечное зернышко строго определенного веса, что позволяет использовать его для оценки самоцветов и драгоценных металлов. Одна северная унция соответствует почти двум тысячам пэйс. Поскольку Одноглазый не пояснил, что он имел в виду, золото или серебро, проще всего предположить, что он подразумевал медные монеты. Другими словами, всего ничего.
И, опять-таки другими словами, он беспокоился о своем лучшем друге, но не мог вот так прямо взять и сказать об этом, потому что на людях ругался с ним на протяжении вот уже долгих ста лет.
Если и существовал такой колдовской инструмент, как трансцендентальный локатор, Одноглазый наверняка изобрел его за час до того, как дать взаймы Гоблину.
– Этот мерзкий маленький гаденыш допрыгается – я просто придушу его, – пробурчал Одноглазый. – Он что, хочет, чтобы я один тащил весь этот воз… – Он замолчал, осознав, что думает вслух.
Мы с Сари обе сделали пометку в уме разузнать потом, что это за «воз». Похоже, они что-то задумали. По секрету от нас. Интересно, интересно…
Мурген материализовался, практически, нос к носу со мной. Он пробормотал:
– У Душелова кончается терпение. Стая ворон только что принесла новости с Семхи. Протектор просто в жутком настроении. Сказала, что, если Радиша не выйдет из своей Комнаты Гнева через две минуты, она
